Через несколько дней после прорыва, впервые за много месяцев отоспавшись и отмывшись, Моисей и ещё несколько офицеров шли по улице небольшого городка в ближнем тылу, оживлённо переговариваясь. Мома к этому времени снова отрастил рыжую бородку, такую же, как на довоенной семейной фотографии, у двоих офицеров были пышные усы.

В своём потрёпанном обмундировании, с бородами и усами они сильно отличались от прибывающего с востока пополнения, и, видимо, поэтому на них обратил внимание командир патруля. Моисей как раз рассказывал, как он в темноте минировал поле, чтобы не допустить подход немецких танков, и тут к ним подошёл патруль и предложил пройти в комендатуру. Там капитан-особист, проверяя у них документы, вдруг впился Моисею в лицо пронзительным взглядом и приказал сдать оружие.

Моисей молча вынул из кобуры наган и положил на стол.

— Ещё оружие есть? —  спросил капитан.

Моисей кивнул, вынул портсигар и раскрыл его. С одной стороны были папиросы, а с другой — небольшие продолговатые предметы, переложенные ватой.

— Что это? — удивлённо поинтересовался особист.

— Взрыватели для мин, — спокойно ответил Моисей и попытался положить их на стол. Капитан и стоявший рядом второй особист, как по команде, вздрогнули и побледнели.

— П-положите на подоконник, — хрипло произнёс капитан, указывая на окно в дальнем конце кабинета.

Затем капитан усадил Моисея за стол и стал задавать множество анкетных вопросов, каждый раз записывая ответы. Тем временем лейтенант-особист вызывал по одному остальных офицеров и допрашивал их за другим столом, время от времени кивая в сторону Моисея.

Через полчаса, посoвещавшись с лейтенантом, капитан вернулся к столу.

— Так ты, значит, еврей? — спросил он.

— Так точно, — ответил Моисей, не понимая, куда особист клонит.

— Никогда не знал, что евреи бывают рыжебородые, — признался капитан. — Я думал, они вроде грузинов: все брюнеты и нос крючком. А тут вижу — нос прямой, рыжая борода, да ещё из окружения — ну, думаю, точно немецкий шпион. Ладно, Моисей Залманыч, забирай свои взрыватели и бывай здоров, — завершил он, возвращая наган.

Моисей не мог сообщить об этом просисшествии ни родителям, ни старшему брату, поскольку все письма с фронта подвергались жесточайшей цензуре. Абрам узнал об этом только после войны, когда братья встретились.

А пока, провоевав в блокадном кольце больше двух лет и приняв участие в его прорыве, Абрам получил сообщение о том, что его младший брат Семён, любимец всей семьи Сёмочка, был призван в армию и в первом же бою погиб. Абрам очень любил младшего братика, и ему было тяжело смириться с мыслью о том, что Сёмы больше нет.

Продолжение следует