У трамвая рога и копыта,
у трамвая железная грудь,
и гудящее брюхо набито,
и накатан извилистый путь.
Он глядит не моргая, бесслёзно,
принимая-рожая толпу.
Динь-дилинь — и летят Берлиозы
на плантации Млечного Пу.
А рогатый качается жирно
и грохочет по свежим телам.
Я один из твоих пассажиров,
это лучше, чем хрусть-пополам,
несмотря на горелые каши
и на то, что однажды зимой
… показать весь текст …

`
Я несу своё завтра в двух пакетах —
капусту, буханку, дешёвый табак,
зелёный горошек для винегрета,
индейкины гузки, свиной пятак,
пару куриных тел,
и это ещё не предел.

Мой предок имел по пятнадцать девок,
носил бакенбарды до пупа.
Я буду как он — и знатен, и крепок.
Меня же не пальцем — правда, па?
Вот, новые брюки надел,
и это ещё не предел.
… показать весь текст …

В толстой книге всё по полочкам
от низА и до верхА.
Мол: бывают в жизни сволочи,
но и ты не без греха.
Мол: убей чревоугодие,
подари врагу любовь,
и второе полумордие
для удара приготовь.

И бреду такой красивый я,
весь подтянутый иду —
без одежды, морда синяя
с переходом в черноту.
А Латунский отмороженный,
… показать весь текст …

Сон воссел на моём холодильнике,
и давай наблюдать, как эти
гиппократовы, белые циники
улыбались в намордники.

Ветер,
как собака, обнюхивал комнату,
и, под гам любопытных соседей,
вылетал —
пересудом наполнен так,
что поблёкли петиты в газете
за бронёй недожжённого ящика.

Гиппократовы линзы в оправище
… показать весь текст …

Мир шатается табуретово,
что ни ночь, то всему конец.
Счастлив тот, кто не видит этого
и умет считать овец.

Остаётся лишь полуночиться,
как до боли фонарный Блок.
В тесном гробике одиночества
есть для кофия уголок,

для сосны оконного крестика
и желанья под синь TV
помереть на год или несколько,
не от скромности — от любви.
… показать весь текст …