спросят: «любил ее?»
скажешь: — ну было дело.
нет, послушайте, здесь же речь, конечно, не о постели,
а о том, что жил и думал: вот я её встречу и обниму,
а когда обнял, то не хотелось отдавать её никому.

здесь же речь, не о похоти и разврате,
не о том, как желал быстрей стянуть с неё платье,
а о том, что хотел слушать, как она сипло поёт Земфиру,
что мечтал в её мягкие волосы спрятать нос,
что хотел уберечь её от этого злого мира,
защитить от предательств, боли, тоски и слёз.

я ведь жил без неё: едкий дым, литры крепкого алкоголя,
но когда она была рядом — в груди плавился металл.
мне хотелось придушить всех, кто ей когда-нибудь делал больно,
прибить всех, кто её до меня целовал.

помню, она на меня смотрела, и на сердце было неспокойно и горячо,
а сказать тогда ничего толкового не отважился,
помню, она клала мне свою голову на плечо.
счастье было ближе, чем кажется.

а ещё она прижималась крепче, руками меня обвив,
говорила мне что-то щемящее о любви,
ну, а я стоял, неприступен, холоден, как скала,
хотя сердце внутри кричало, ревело, ухало,
а потом она замолчала, и как-то незаметно вдруг от меня ушла.
а удержать её мне, наверное, не хватило духу.

вот не пишешь ей ну, неделю, ну месяц, два,
как она там? здорова? счастлива ли? жива?
начинаешь утро с чтения новостей за кофе,
а не с просмотра ее сетевого профиля.

и вроде забыл её, потерял всякий интерес,
даже вроде смирился с тем, что она разлюбила,
и не пишешь сам и не ждёшь от неё смс,
а она тебе:
«ну привет, с первым снегом, милый».