Смотришь на пышную
розу, а видишь
всего лишь ее
лепестки

Странно! Когда мы расстанемся… А мы расста-
немся… Уйдем, растворимся, канем… В совершенно
другую жизнь… Останется наша любовь… А куда ей
деться, куда? У нее ведь нет… Этой самой — другой
жизни… Одинокой и сирой… Она будет бродить по
земле… Натыкаясь на камни, деревья, прохожих…
Плакать, прижавшись к сухой листве… Просыпать-
ся в трущобах, умываясь небесными птицами… И
снова блуждать по далеким чужбинам… В надежде
найти… Нас.

По далям и весям,
по снам и чужбинам…
Несем свою жизнь,
как мать на руках
дитя, прорываясь
в изначально чужую
жизнь

Пройдя весь мир,
я понял, даль —
всего лишь тень
пространства

Вечерами
в потоке
рек о былом
становится зримым
одиночества рыбий
скелет

Я вижу тебя на снегу…
Стоящую на коленях…
И ловящую губами снег…
Я слышу голос: «Уйди, человече!
Уйди! Ты не должен ее видеть здесь…»
Я вижу тебя на дне… Птицы.

Как много вокруг
пылинок, не ставших
звездами

Самое сложное —
услышать себя
в гуле чужих
голосов

Без
тебя
опустели руки,
смешались цвета,
высохла музыка…
Только песня забытых фонтанов

Вздрагиваю
от скрипа дремучей улитки,
от искривления корня далекого дерева,
от полночного всплеска морского булыжника,
от колебания ласточки в недрах рассвета…
Такая во мне
тишина

Человек одинок,
как монета в ладони
нищего

Созерцая ночами
холодное небо,
почему-то всегда
вспоминаю тебя —
синеглазое чудо,
рожденное птицей…
И вспоминая тебя,
почему-то всегда
глажу луну,
как ребенка

Спящее море,
каменный сад,
воздух и дети
еще не рожденных
детей

Я — та река,
я — та гора,
я — та обезьяна,
что созерцает с вершины
проплывающий труп врага.
И проплывающий труп —
тоже
я

Вот так и живем,
разлетаясь частями
по всем уголкам
бесконечности, ибо
конечное нас
отвергает