Я никогда особенно не любил свой голос, но я неплохо разбираюсь в совместном мышлении. Я хорошо работаю с другими людьми.

Я прошел через всех музыкантов в своей жизни, которыми я восхищаюсь, как с яркими, умными, виртуозными исполнителями. Я очень хорош в том, что делаю, и, честно говоря, я ничего не делаю, если я не очень хорош в этом.

Есть попытка вернуть невыразимое, невыразимое, невыразимое, все эти вещи приходят в быть композитором, писать музыку, искать ноты и фрагменты музыкальной информации, которые не существовать.

Беспокойство и духовный поиск были для меня постоянными темами, и это фигурирует в моем мировоззрении. Но я стараюсь, чтобы мои песни звучали как песни об отношениях.

Это шок: все клише верны. Годы действительно летят быстро. Жизнь действительно так коротка, как вам говорят.

Вы чувствуете, что отрицаете все прекрасное в жизни. Когда ты так низко пал, это похоже на чудо, когда ты вновь обретаешь любовь к жизни.

Все, на что мы смотрим и выбираем-это способ выразить то, как мы хотим, чтобы нас воспринимали.

Если вы пришли из искусства, вы всегда будете искусством.

В своем страхе ищите только мира. В своем страхе ищи только любви, а меня тянет между светом и тьмой.

Я нарисую тебе мгновения золота, я свяжу тебе вечера.

На Руси же в ночь Купала
Молодежь цветок искала.
И считали: кто найдёт,
Вскоре клад приобретёт.

Папоротника же цветок,
Отыскать никто не мог.
Цвет заветный, как могла
Лада зорко берегла.

Старики же говорили,
Молодёжь свою учили:
«Если в доме будет лад,
Никому не нужен клад»

Не дай мне услышать, как ты говоришь, что жизнь никуда тебя не приведет.

Всегда время подвергать сомнению то, что стало стандартом и устоявшимся.

Никто больше не читает, никто не выходит и не смотрит и не исследует общество и культуру, в которых они выросли.

У людей продолжительность концентрации внимания составляет пять секунд, а глубина как стакан воды

Говорить об искусстве-все равно, что танцевать об архитектуре.

Когда моим коллегам-музыкантам нравится то, что я делаю, это очень круто.

Я отвечаю за создание целой новой школы притязаний.

У Роберта Джонсона в наследство остался только один альбом-это все, что ему позволила жизнь.

Худшее место и время для детства, чем Лондон 40-х годов, представить себе невозможно. Очень сложно быть разрушителем морали в мире, где морали не осталось.