Заслонив от рук смерти собой,
Добротою зла цепи разрушив,
Ты спасешь мир своей красотой,
Воскресив для любви его душу.

Ушли любовь, страданья, муки …
Живу под тенью я разлуки,
Над мною разпростёршей руки,
И песни Умершие звуки,
Застыли в молчаливом крике.
И на моём потухшем лике,
Как нераскрытые улики,
Давно засохли эти слёзы,
Отбушевали в сердце грозы,
И душу усыпив, морозы
Похоронили счастья грёзы
В сугробах вечной пустоты.
Вот так живу я, знаешь ль ты …

И не опишут ни стихи ни низменная проза
Какая дивная в саду твоем алеет роза!
Я аромат ее хочу вдохнуть и впасть в нирвану
И вкус узнать любви твоей, столь сладостной и пьяной!

Висит на стенке у меня на гвоздике, как встарь,
Напоминая детства дни, бумажный календарь.
Бесследно в небыль унеслись годА взрывной волной,
Все меньше отрывных страниц хранит буклет стенной.

Страниц оторванных листки не вклеить в жизнь назад …
Так много черных чисел в них, так мало красных дат.
Когда-нибудь простимся мы с тобою, календарь,
И без меня увы пройдет твой первый день, Январь.

Бабье лето — женщины последняя попытка повернуть вспять бег календаря.
Это тризна по любви умершей, красоты поминки накануне Сентября.
На беду всегда приходит Август, за Июлем вслед, а не Июнь.
И того, кто стал для тебя старым, заменить не сможет тот кто юн.

Бесценен лишь один талант, ни с чем на свете не сравнимый,
— Талант любить, талант любить, талант любить … и быть любимым …

Воспоминаний о былом — Пандоры ящик …
— Источник ревности и ссор, клубок несчастий.
Не открывайте сердца тайн, хранимых в нем, своим любимым …
Для них рассказ о тех, с кем были прежде вы — как яд змеиный!

Растопи мое сердце собой,
Отогрей мое сердце от стужи.
Стань навеки моею судьбой,
Воскреси для любви мою душу.

У цыгана есть любовь и его гитара,
Если в нём взыграет кровь — чёрт ему не пара.

Полюбил девчонку он, гладил её косы,
Полюбивши загубил, загубивши бросил.
А как бросил пьёт в тоске и забыть не может,
Боль стучит в его виске, горе сердце гложет.

И гитара на груди струны рвёт рыдая,
Ах ты боль моя уйди, не томи родная.
Утопил цыган любовь в омуте угара,
Не играет больше кровь, но поёт гитара.
…
Как-то раз цыган младой пел на чей то свадьбе.
… показать весь текст …

Моим поступкам больше моя совесть не судья,
Любви кощунство выше всех религий.
И в трепете любви, совсем обезумевши, я K ногам твоим бросаю совести своей вериги.

Твой взгляд и нежен и лукав.
Твой образ и манит и дразнит.
Земная ты, но душу я тебе продав,
Я бога бы предал, не убоявшись казни.

Жизнь человека каждого достойна стать романом.
Жизнь интересней вымысла, там правда без обмана.
Про горести и радости, про судьбы не простые …
Все мы немножко грешники, все мы чуть-чуть святые.

Судьба вершится начисто, ее не перепишешь,
И не найти такую же средь тысячи из тысяч.
Покуда не дописана последняя страница,
Живется жизнь как сказка, как сон, что раз лишь снится.

Религия народа моего не требует джихада, инквизиций, схимы,
И потому, всем ненавистникам назло, не истребим народ мой, Господом хранимый.

Опаснее рычанья льва язык с запрятанным змеиным жалом;
Щит может отразить удар врага мечом, но не спасёт от вероломства друга, в спину бьющего кинжалом.

Незрелой юности стихи пусты как детский лепет;
Они не могут передать души и сердца трепет.
А старости стихи собой являют парадокс справленья тризны;
Нелепый Валтасаров пир среди чумы агоний жизни.
Стремясь продлить последний вздох, моля и каясь,
За нить, сплетённую из зыбких слов, в тщете цепляясь.

Незрелой юности стихи пусты как детский лепет;
Они не могут передать души и сердца трепет.
А старости стихи собой являют парадокс справленья тризны;
Нелепый Валтасаров пир среди чумы агоний жизни.
Стремясь продлить последний вздох, моля и каясь,
За нить, сплетённую из зыбких слов, в тщете цепляясь.

Раскрытый дождевой зонтик всегда глядел в небо с надеждой, но никогда не видел солнечных дней.

На других планетах «Трудно быть Богом», на нашей — трудно быть Человеком.

«…Пусть пред тобой как в наважденьи
До края дОски гробовой
Всё образ знойный, страстный, нежный
Тебе являться будет мой…

И будешь в муках сладострастья
Меня молить и заклинать,
Чтоб ночь любви со мною счастье
На смерть иль рабство обменять!

Но будут мОльбы твои тщетны,
К ним безучастна буду я.
У ног моих, шут распростертый,
Ты не зажжёшь любви огня. "

Люблю тебя, но не за красоту.
Не блещешь ты небесными чертами.
В тебе люблю я сказочницу — ту,
Что душу может упоить стихами.

В поэзии ты Мессалина и Сольвейг, монашенка и нимфоманка,
Порой нежнейший ангел доброты, порой разбойница и хулиганка.
Гордыня есть в тебе, как и раскаянья порыв, подчас ребенок, а подчас вещунья,
Порой, как роза белая, ты жертва зла, порой ты черный аист и беды колдунья.

Пускай ты трижды отречешься от меня,
Пускай анафеме предашь меня прилюдно,
Я не хочу дожить до отрезвленья дня,
Когда забуду яд твоих фантазий чудных.