Сложи все имена мои в одно — и зазвенит наречье древних галлов: щекотно нёбу, языку легко и слов, сквозь поцелуи, мало… мало. Так прост словарь, когда не нужно лгать, и в комнате темно до одуренья — бери, что хочешь, если можешь взять, под ровное моё сердцебиенье. В той темноте упрятан первый слог, и нотная грамматика Равеля, и Каина решительный упрёк, и нерешимость тихая Сореля.

Возьми, что хочешь и не возвращай, пока не попрошу вернуть сторицей, и не скажу: листай меня, листай, сердцебиенье множа над страницей.

Мы вышли утром с тобой из дома,
Нам было где-то по 200 лет.
Я взял с собою бутылку рома,
А ты — подаренный мной браслет.
Нам, грешным, солнце светило в спину
/о, этот бога ручной фонарь/.
Хотелось нам перейти долину,
А дальше просто: кто в ад, кто в рай.
Но любит жадно тебя мой ангел,
И так привязан ко мне твой бес —
Что даже тот, кто повыше рангом,
Сжимает нервно в ладонях крест:
Куда отправить двоих вот этих,
В который раз приходящих к нам?
… показать весь текст …

Небо, поведай небо, вспомни и расскажи…
В этом потоке жизни, вновь забываю жить.
Утро гремит посудой, вечером жаркий секс.
Снова забыл заметить грусть на Ее лице.

Небо, поведай небо, что же со мной не так?
Я забываю, небо, как я умел летать.
Как я, раскинув руки, падал на небеса.
Просто напомни небо, дальше я вспомню сам.

Истинное счастье состоит в том, чтобы не реагировать на настроение извне. Ни на вопли, ни на профессиональную истерию, ни на непонятные желания непонятных людей. Сохранять огонёк, как сохраняет его свеча, закрытая стеклом от пронизывающего ветра… С другой стороны, такое счастье сродни счастью тихого сумасшедшего в палате для буйных.

я приду

этот август роскошен — бери и мажь
шоколадной сгущёнкой себе на грудь.
а в твоих эсэмэсках сплошная блажь.
ты мне пишешь: я точно сейчас умру.
ты мне пишешь: жара.
что меня не ждёшь.
что скорей бы дожди.
что в душе — зима.

я приду.
я такой обеспечу дождь,
что к закату и солнце сойдёт с ума.

Приезжай, пожалуйста, приезжай, ключ к свободе — четыре часа пути. Ты одна умеешь меня держать, часовой механизм запускать в груди. Говорить с тобой, проникать в слова, начинать дышать под твоей рукой. Приезжай смеяться и целовать, приезжай стремительно и легко. Не сестра, не мать, не жена, не боль — ни одна из тех, кто не спит в ночи. Приезжай, мой голубоглазый бог, это сердце не так без тебя стучит.

Я иду по городу — август тих, звезды льются в ладони фонарных чаш.

Ждать рассвета, переплетать пути. И встречать.

Прятаться, прятаться… под половицы сна.
Слышишь, шагами бессониц идет конвой?
Это война, команданте, опять война,
Сколько про голубя мира ты мне ни пой.

Черным по белому, память как смоль черна,
Вновь посылает ночами своих солдат…
Это война, команданте, с собой война,
Мой персональный, разбитый на строчки ад.

Очные ставки, допросы, расстрел, стена…
Призраки прошлого — в калейдоскопе лиц.
Это война, команданте, увы, война,
Быть на прицеле у черных, пустых глазниц.
… показать весь текст …

хочу стать крупицей всех любовников мира.
пахнуть то мускусом, то молоком, то миррой.
задыхаться, хрипеть, стиснув зубы, стонать, метаться
по постелям, подстилкам, набитым трухой матрасам.
хочу стать нежной чешуйкой кожи, частицей
всех любовников мира. десятки раз воплотиться:
в поцелуи до боли; в ароматные капли пота;
в схватки бешеной ревности, когда довольно любого
взгляда вниз для бессонницы, полной сигарного пепла;
в ожерелье кровоподтеков, губами оставленных; в пекло
рук, не знающих удержу…
… показать весь текст …

целюсь в тебя
целуясь с другими
такими молодыми
неопытными
кто желание от любви
не отличает
вот дуло отвечает
тебя взаимностью
с присущей ему невиностью
льнет к твоиму виску
прости, суку
больно не будет
закрой глаза
твоя коза!

ты все понимаешь. летать тебе не дано.
ведь небо стихия желанная, но чужая.
оно не бездонно — там есть и второе дно.
зря ангел-губитель высотами искушает.
но взгляд норовит вновь и снова увлечь туда.
он ищет предела, откуда нельзя пасть выше.
ты знаешь — душа невесома, а не пуста.
и хочет тебя из постылого мира выжить.
ты чувствуешь — вечный вопрос стал твоим крючком.
душе не сорваться, пускай бьется и трепещет.
от боли кричит, но ты ловишь в ней кайф тайком.
безумствует взгляд, искажая земные в…
… показать весь текст …

Это любовь — свет, сгущающий полумрак.
Ад очищает огнем, искушает рай нас.
Вверх или вниз… сделать выбор уже пора,
Но он опасен. Страшит, как любая крайность.
Девочка, шепот звучит как призывный гром.
Розовая поволока. В глазах туманно.
Ты причастишься… поймешь, ощутив нутром —
Нежность — отрава.
Опаснее нет приманок.
Зная, что хищен, держать в сердце взаперти,
Чтоб изнывать от терзающего блаженства…
Твой пьедестал норовит из-под ног уйти.
Встать на колени — соблазн откровенно женствен.
Девочка…
… показать весь текст …

Ты — альфа, омега. Я бьюсь где-то между, средь букв. В попытках понять, как работает магия слова… Понятен мне шёпот по лёгким движениям губ, но смысл ускользает, и дверь закрывается снова. Я руку тяну, я хочу причаститься водой /что станет вином, если я расскажу ей о боге/. Но эта вода обращается только виной, и делится слово /банальная клетка/ на слоги. Из этих слогов прорастают потом города, слагаются люди, рифмуя друг друга по двое. Ты — альфа, омега… Но я между ними строка, чужой алфавит, что до срока упрятан в неволе.

Но бойся, когда я взломаю таинственный шифр, когда я скажу громким голосом «Слово и Дело». Окажется яблоком твой восхитительный мир, зажатым в ладони моей до отчаянья смело.

Мера моя высока, но таков закон — я сорвался с небес не за тем, чтобы падать ниже. Ты, которая смело хранишь мой сон, не зови меня ангелом — ангелы людям ближе. Я же вечный и тёмный, странный, наивный зверь — ибо звери просты: от любви до клыков — секунда… Я, срывающий двери миров с петель, тихо плачу в колени твои на ступенях Лувра. Потому, что нет места зверю на небесах, и земное вино за столетье пропахло тленом. Этот мир — только ленточка в волосах, только отзвук ружья, остальное — небыль… И пока я смотрю, но не вижу нас, утопаю в снегах на полях Прованса — разложи этот мир, как простой пасьянс, как забытые па городского танца… Пусть он будет понятен тебе и мне — будет ангелом зверь, будет дева — тайной. И тогда, прикоснувшись к твоей руке, я забуду про всё, кроме нот венчальных.

Я проверял все «априори».
Брал жемчуг сути из глубин
Гипотез и фантасмагорий.
Я воспалением рябин
Горел на белом снежном фоне.
Я был у Бога на губах.
В кабацкой ругани и вони
Я благовониями пах.
Я, сотни жизней прожигая,
Взрослел и был все так же юн.
Отсюда боль души такая,
Как песня птицы Гамаюн.
Я был распят на параллели,
Ее продев в меридиан.
… показать весь текст …

Мы cловно инь и янь. Извечная баритсу.
А ревность — болевой изысканный прием.
В любви обожествив, ласкать тебя, как жрицу,
Позволено лишь мне в безумии моем.

Попри и растопчи морали ветхий кодекс.
Таким, как я теперь, не пишется закон.
Священнее уже твои прокладки «Kotex»,
Чем множество икон, священных испокон.

Единственная цель, навязчивое кредо —
Удерживать, пускай ценою шантажа!
Любовь всегда во всем такая привереда:
Сошелся клином свет — растрескалась душа!
… показать весь текст …

Ты заставишь меня отвернуться к стене и считать
/я считаю до трёх и теряю, конечно, терпенье/.
Пока я не смотрю, ты, бесспорно, умеешь летать,
Словно бабочка Лигия под ариозо Корелли.
Твоё платье скрывает так много, но только не их —
Эти крылья под цвет итальянской оранжевой розы.
Но вот я обернулся и Франко Корелли затих,
И забыла пластинка простые слова ариозо.
Что скрывает твой мир от моей загорелой руки:
Золотую пыльцу, переменчивый запах левкоя?
Или страх каждой бабочки яркого света в ночи,
Что так манит её, но сжигает мгновенно, без боли.

Разве знаешь ты равного мне, моя рыжая Энн, кто грешит так же смело в твоём двадцать первом столетьи? Словно тайная метка стоит на обычном билете в этот маленький мир с бесконечным количеством сцен. Не украден он, нет — куплен честно за несколько пуль /эта плата проста, но ведь богу другой и не нужно/. Пока жив и звучишь /хотя голос и груб, и простужен/ не поймает тебя ни один королевский патруль. Центр мира всегда — там, где ты открываешь глаза. Если это не так — значит, их открывать и не стоит…
… показать весь текст …

стань на цыпочки, кончиком пальца дотронься до неба:
Как круги на воде разойдутся на нём облака,
И покатится солнце истёртой старинной монетой
По гранитному камню до самой ладони Петра.
Перевёрнутый Смольный в твоём отразится бокале
/этой невской водой я крещён и на жизнь, и на смерть/,
Мне, конечно, не норны упрямую ниточку пряли,
А холодные нимфы, плетущие вечную сеть.
Я внесён в этот город, как в списки поверивших в север,
В одинокого бога у края небесных болот.
Словно маленький мальчик, его виночерпий и егерь,
Я иду по следам, по надёжной поверхности вод.
И пока я звучу отголоском его ораторий
/как круги на воде, как его сорок первый хорал/,
… показать весь текст …

Здесь ласкается небо к ногам прибоем,
А ослабшие крылья легли на землю.
Что ни мысль — искушение нам обоим.
Что ни выход — засада и неприемлем.
Это небо швырнуло меня на берег.
Да и ты, раз уж здесь, добрела до края.
Потому-то от холода сводит перья,
А дыхание — как от любви спирает.
Словно рыбы в воде, в небе рать святая.
Задыхается падший, вдыхая воздух.
Ведь одни неприкаянными блуждают,
А другие всегда на местах, как звезды.
У кого-то из них что ни день не юрьев.
У меня 7 ночей страстных на н…
… показать весь текст …

Жара влюблённых гонит в лес…
…в поля… в луга… в зелёный морок,
где редкий луч крадётся вором сквозь строй теней и хвойных месс,
сквозь плен когтистой тишины, зажавшей свет в еловых лапах.
Иду на зов… на звук… на запах…
Так оживают наши сны.
И голос твой меня ведёт к живым урочищам янтарным,
петляя нитью Ариадны по кромке топей и болот.
…
Хруст.
Перевёрнутый июль.
Шкала сосновых вертикалей смолистой патокой стекает
по капле… мёдом… в вязкий нуль —
застыв
… показать весь текст …