Глупость, которую делает человек, — всю жизнь пытается подгонять себя под чужие стандарты.

Люди часто не ощущают чужих границ… Они не понимают, где заканчивается их пространство и начинается чужое.

Снег, который исчезает под весенним дождём, помнит каким он был волшебным и белоснежным.

Пока человек тщетно вживается в чужие роли на сцене жизни, мимо пролетает его собственная… Своими многочисленными масками развлекает многих, но никогда не убедит самого главного Зрителя…

От одной фразы в его голове способны перегореть все предохранители, слететь с оси шестерёнки и он превращался в перегоревшую молчаливую микросхему. Щёлк. Двигатель нервной системы перегревается и с ним уже ни о чем невозможно договориться. В такие периоды он и сам себе был не рад.
[…]
Когда ты не демонстрируешь, как устроены шестерёнки внутри твоей черепной коробки, окружающим проще составить приемлемый для них образ тебя.

Сломанные крылья возврату не подлежат…
Отнеси их на кладбище сломанных крыльев.
Жаль мы не можем вернуться назад…
Жаль нам не склеить все то, что стало вдруг пылью…

Песни, как люди. Одни западают в душу с первых нот, а другие — сколько не переслушивай — всё мимо.

В воздухе вкусно пахло надвигающимся ливнем.
Он точно знал, у этого города есть огромное сердце. У них синхронное сердцебиение. Они давно поймали единый ритм. Он это чувствовал. И вот сейчас над головой разрядами грома взрывалось питерское небо, душу царапали молнии. Холодный ветер будто приводил его в чувства. Питер прекрасно умел реанимировать. Разряд. В глубине грудной клетки сердце взяла в заложники такая же стихия. Еще разряд. Эти ощущения стали безумно родными и привычными. Упали первые ро…
… показать весь текст …

Нередко мы связываем свою любимую музыку с конкретным человеком. Тексты таких песен бьют точно в цель, бегут нотами по венам прямо в сердце и остаются в нём навсегда.

Мой город знает, всю правду о памяти. Понимает, что дождь — хорошее лекарство. Дворы-колодцы запирают внутри себя свинцовые мысли об ошибках прошлого. А любопытные чайки ухитряются не задавать лишних вопросов. Я подкупил их корочками вкусного хлеба. Тёмные воды Невы монотонно бьются о гранит Дворцовой набережной.
Питер умеет принимать ненастье души и за это я его люблю.

Всё имеет тенденцию ломаться, если сильно давить…

Чёрно-белые снимки Питера всегда немного вне времени.

Старомодные шершавые обои, выкрашенные некогда белой краской двери, обветшалые потолки с трещинами и многолетняя пыль. Вдоль стен всё те же стеллажи с книгами, которые продолжают хранить на своих страницах отпечатки пальцев отца. Медленно проводя ладонью по старым переплетам, я всё ещё могу прикоснуться подушечками пальцев к тому времени, когда он был жив. Я знаю, что отец любил оставлять в книгах свои заметки, записки, открытки, листы отрывного календаря, осенние листья и даже денежные купюры. Я намеренно никогда не просматривал сразу все книги, чтобы вот так однажды приехав, получить весточку от отца. Достаю одну из книг и нахожу стих, написанный на бумажной салфетке.
В самом тёмном углу комнаты шкаф, внутри, на вешалке военный китель. Теперь это просто футляр без содержания.
Память нажала на play и внутри меня стали мелькать кадры из детства словно заработал диапроектор.

Иногда людям требуется слишком много времени чтобы найти дорогу друг к другу, но оно того стоит.

Прошлое стерто. Прошлого больше нет.
Напиши свой новый автопортрет
черным углём и пеплом мостов, что давно отболели или сгорели…
Держи ластик, сотри все свои изъяны.
И не ори от боли как пьяный, молча терпи.
Сейчас вылетит птичка, где же твоя улыбка, кретин?
В этом мире ценят лишь глянцевые обложки, даже когда на душе без наркоза скребутся кошки — плевать…
Душа — простой реквизит, ну что с нее взять?
Улыбнись, досчитай до ста и иди, твою мать.

Одна нота, прозвучавшая фальшиво, способна стереть в порошок красивую маску на лице человека.

Мы платим очень высокую цену за то, что однажды начинаем жить наружу.

О себе: немного психопат, но это уже банальные издержки тонкой душевной организации.

Если долго блокировать сильные чувства, то в конечном итоге они заблокируют тебя в собственной грудной клетке.

Его глаза открылись. Мёртвую тишину стерильной палаты сложно назвать исцеляющей. И несмотря на то, что здесь людей возвращают к жизни, выдергивая из вечно голодных и хищных лап смерти, жизнью здесь совсем не пахнет. Сосредоточенно изучая потрескавшийся потолок, он ощущал себя вырванным с корнем деревом, которое оставили погибать на холодном снегу, так как нести дальше не представлялось возможным. Бесцветность и вакуум окружающей обстановки отравляли сознание, но в больничной системе ценностей —…
… показать весь текст …