Счастье мужчины-знать, когда вечером возвращаешься домой, какая-то женщина прислушивается к твоим шагам

—Смерть-такой же естественный процесс, как и жизнь. Настолько я могу судить, человек, который боиться умереть, точно, так же боиться жить.

—Если девушка, в которую вы влюблены, вам вдобавок ещё и нравится, считайте, что вы получили незапланированные дивиденды.

—Тип женщины на самом деле не имеет значения. Я был обвинен в предпочтении блондинок. Но я знал некоторых рыжеволосых, брюнеток, да и женщин с седыми волосами с потрясающей привлекательностью. Возраст, рост и вес не имеет ничего общего с очарованием.

—Она не хотела быть известной. Она хотела быть счастливой.

—Я не полагаю, что я король чего-то там, но я знаю, почему им нравится думать так. Я не большой актер, но я не плох и это одна из тех вещей, что вне моего понимания. Я упорно тружусь. Я не Адонис, и я такой же американец, как те телефонные столбы, на которые я имел обыкновение залазить, чтобы заработать на жизнь. Поэтому мужчины не обижаются, если женщины обожают парня вроде меня на экране. Я-один из них, они знают это, таким образом это-комплимент им. Они видят меня сломленным, попавшим в беду, боящимся вещей, происходящих по ночам, но я выхожу драться. Они видят, что я занимаюсь любовью с Джин Харлоу или Клодетт Колбер и они говорят: «Если он смог сделать это, то и я могу» и полагают, что это интересно пойти домой и заняться любовью со своими женами.

—Я не актер, и я никогда не был. То, что люди видят на экране, является мной.

—Я заинтригован гламурными женщинами… Каждая женщина непрерывно вынимает пудреницу, чтобы поправить свою косметику. Очаровательная женщина знает, что она не нуждается в этом.

—Единственная причина, по которой они приходят, чтобы увидеть меня, состоит в том, что я знаю, что жизнь является большой и они знают, что я знаю это.

—Я не Адонис, и я такой же американец, как те телефонные столбы, на которые я имел обыкновение залазить, чтобы заработать на жизнь. Поэтому мужчины не обижаются, если женщины обожают парня вроде меня на экране.

—Я-один из них, они знают это, таким образом это-комплимент им. Они видят меня сломленным, попавшим в беду, боящимся вещей, происходящих по ночам, но я выхожу драться. Они видят, что я занимаюсь любовью с Джин Харлоу или Клодетт Колбер и они говорят: «Если он смог сделать это, то и я могу» и полагают, что это интересно пойти домой и заняться любовью со своими женами.

—Они видят, что я занимаюсь любовью с Джин Харлоу или Клодетт Колбер и они говорят: «Если он смог сделать это, то и я могу» и полагают, что это интересно пойти домой и заняться любовью со своими женами.

—Я обнаружил, что Ретта еще более труднее играть, чем я ожидал. По большей части сцены Скарлетт, предшествующие его выходу, гораздо большие, но сцены Ретта были кульминационными моментами. Был шанс дотянуть роль до уровня Скарлетт. Ретт представлял драму и действие каждый раз, когда он появлялся. Он не фигурировал ни в одной из сцен сражения, будучи парнем, который ненавидел войну, его не было среди самых жестких сцен из битвы и осады Атланты. То, за что я боролся, и должно было содержать моё собственное преобладание, было не в начале. Первая часть картины вообще принадлежала героине Вивьен и Ретт там просто служит фоном, я чувствовал, что после сцены с ребенком Бонни, Ретт может управлять концовкой фильма. Та сцена, где Бонни умирает, и сцена, где я ударил Скарлетт и она случайно, падая с лестницы, теряет своего будущего ребенка, была двумя моментами, которые взволновали меня больше всего.

—Каждая картина, которую я делаю, каждый опыт моей частной жизни, каждый урок, который я получаю, является ключами к моему будущему. И у меня есть вера в это.

—Я не полагаю, что я король чего-то там, но я знаю, почему им нравится думать так. Я не большой актер, но я не плох и это одна из тех вещей, что вне моего понимания. Я упорно тружусь.

—Хороший парень. Нет никого в бизнесе, кто может тронуть как он. Надо быть дураком, чтобы попробовать. И он знает это, так что не обольщайтесь насчет его скромной персоны.

—Всё, что делает Мэрилин, отличается от любой другой женщины, и является странным и захватывающим, от способа, которым она говорит до способа, с которым она использует свое великолепное тело.