У меня есть теория: обычно проходишь мимо других нормально. Это значит, ты уносишь с собой свое изображение — оно скользит по другим, не больше. Но иногда ты отражаешься в ком-нибудь, как в зеркале. Это опасно. Начинаешь тотчас погружаться в этого человека. Это значит, ты чувствуешь все, что чувствует он.

Как легко манипулировали людьми из века в век, ибо каждый хомо сапиенс, удачник он или нет, обязательно ощущает некую свою несчастность, мечту о другой, лучшей жизни… Чем мельче и жальче человек, тем сильнее в нём мечта сменить свою серую жизнь, стать причастным к великим свершениям. И поэтому из века в век народами управляют примитивные демагоги, умеющие облечь эти муки человеческой души в примитивные яростные лозунги.

Истинно великие люди не могут прожить и дня без смеха и шуток, что бы с ними ни случилось. Печальны и надуты только глупцы.

Пожалуй, это была самая волшебная история волшебного XVIII века.

В Лифляндии, в убогой комнатушке в доме пастора Глюка жила прехорошенькая кухарка Марта, дочь лифляндского крестьянина Марта была замужем, хотя и жила без мужа. На ней женился заезжий шведский драгун. Хитрец побаловался с хорошенькой кухаркой и уехал воевать. Но так и не вернулся — то ли погиб, то ли забыл о Марте. Так и постарела бы наша красотка, стряпая и стирая в пасторском доме, если бы… Если бы не пришли русские войска и не …
… показать весь текст …

Что я выносил с научных заседаний? Полный мочевой пузырь!

— У Вас есть слабости?
— Я не могу отвечать на брошенные в меня камни. Мне скучно!

Спорят наши либералы и ретрограды по-русски, то есть совершенно не слыша друг друга.

А что толку?! Вот я хорошая. Вы хороший. Мы хорошие… Да кому нужны хорошие? Не любят сейчас хороших.

Есть мужчины, которые, знакомясь с несчастными женщинами, умудряются делать их более несчастными.

«Не проходит ни дня, чтобы я не любил тебя. Не проходит ни ночи, чтобы ты мне не снилась, чтобы я не сжимал тебя во сне в объятиях.
Я не выпил утром ни одной чашки чая, чтобы не проклинать славу и тщеславие, которые держат меня вдали от тебя… от ночей с тобой…
Люби меня как свои глаза… Нет, мало! Люби, как саму себя! Нет, больше, чем саму себя,
больше, чем свою жизнь, больше, чем всё! И только тогда ты будешь любить меня так, как люблю тебя я…
Я опять буду спать без тебя. Прошу тебя, молю, — дай мне уснуть…
Вот уже которую ночь я держу тебя во сне в своих объятиях… И до утра
поцелуи твои жгут мою кровь…
Наполеон.»

Люди… делятся на породы.

Я — последняя жертва культа личности, потому что от него оторваться я не могу.

Все сумасшедшие — всегда сумасшедшие в свою пользу.

«В Европе Государь должен обладать искусством быть то лисою, то львом. — Так учил политиков генерал Бонапарт. — В России — только львом».

Большинство людей похожи на древесную стружку, которая кольцом обнимает собственную пустоту…

Настоящий мужчина может начать жить в любом возрасте.

При известии о назначении Муравьева столицу охватил ужас. Все помнили, как он сжигал деревни в Польше, вешал ксендзов, ссылал в Сибирь целыми семьями. И понимали: если Муравьев, пощады не будет. Начались допросы подозрительных. Как писал Салтыков-Щедрин: «Петербург погибал… Какие страшные люди восстали из могил… Все припоминалось, вымещалось и отмщалось. Отовсюду устремлялись стада «благонамеренных». В муравьевскую комиссию на допросы волокут буквально всех — литераторов, чиновников, офицеров, у…
… показать весь текст …

Он жаждал управлять всем — запрещая. Он управлял танцами («запрещение танцевать вальс»), одеждой («запрещены сюртуки с разноцветными воротниками и обшлагами» — повелел, чтоб они были одного цвета), внешностью («запрещение всем носить широкие большие букли», «запрещение носить бакенбарды») и даже звуками («запрещено, чтобы кучера и форейторы, ехавши, кричали»).

Гордо заявлял шведскому послу: «В России нет важных лиц, кроме того, с которым я говорю и пока я с ним говорю».

Может мне просто было интересно, как долго вы сможете быть богом, то есть молча прощать!

Бог творит нашу историю, но при этом оставляет нам свободу воли.