Думать — не надобно. Боже вас сохрани думать! У нас женщины тем и сохраняют красоту, что никогда не думают.

Лариса Дмитриевна — особа чувствительная, простит.

Отчего люди не летают?
Я говорю, отчего люди не летают так, как птицы? Знаешь, мне иногда кажется, что я птица. Когда стоишь на горе, так тебя и тянет лететь. Вот так бы разбежалась, подняла руки и полетела. Попробовать нешто теперь?
(Вздыхая).
Какая я была резвая! Я у вас завяла совсем. Такая ли я была! Я жила, ни об чем не тужила, точно птичка на воле. Маменька во мне души не чаяла, наряжала меня, как куклу, работать не принуждала; что хочу, бывало, то и делаю. Знаешь, как я жила в девушках…
… показать весь текст …

У женщины деньги удержаться не могут.

Люблю разговор рассыпать.

Быть приятным не могу, а быть смешным — не желаю.

Но знайте, что и самого кроткого человека можно довести до бешенства. Не все преступники — злодеи, и смирный человек решится на преступление, когда ему другого выхода нет.

— Да разве кругом нас люди живут?
— Батюшки! Да кто же, по-твоему?
— Волки да овцы. Волки кушают овец, а овцы смиренно позволяют себя кушать.
— И барышни тоже волки?
— Самые опасные. Смотрит лисичкой, все движения так мягки, глазки томные, а чуть зазевался немножко, так в горло и вцепится.

Рисположенский. Что же, Самсон Силыч, не вы первый, не вы последний; нешто другие-то не делают?
Большов. Как не делать, брат, и другие делают. Да еще как делают-то: без стыда, без совести! На лежачих лесорах ездят, в трехэтажных домах живут; другой такой бельведер с колоннами выведет, что ему с своей образиной и войти-то туда совестно; а там и капут, и взять с него нечего. Коляски эти разъедутся неизвестно куда, дома все заложены, останется ль, нет ли кредиторам-то старых сапогов пары три. Вот тебе вся недолга. Да еще и обманет-то кого: так, бедняков каких-нибудь пустит в одной рубашке по миру. А у меня кредиторы все люди богатые, что им сделается!
…
Рисположенский. Уж вы ищите, Самсон Силыч, такого человека, чтобы он совесть знал.
Большов. А где ты его найдешь нынче? Нынче всякий норовит, как тебя за ворот ухватить, а ты совести захотел.

Пирамидалов. Как? Вы не знаете генерала Гневышова, Всеволода Вячеславича?
Бедонегова. Да он холостой?
Пирамидалов. Нет, женатый.
Бедонегова. Так зачем мне и знать-то его! Идите ко мне чай пить.

***
Бедонегова. Виталий Петрович!
Пирамидалов. Что прикажете?
Бедонегова. Я сама замуж хочу идти.
Пирамидалов. Сделайте одолжение! На здоровье!
Бедонегова. Нет, что же вы так? Вы не подумайте…
Пирамидалов. Я ничего и не думаю.
Бедонегова (печально). Я от скуки.
… показать весь текст …

Только бешеные деньги не знают бюджета.

Кучумов. Кредит! Да на что вам кредит? Стыдно, стыдно! Надо было прямо обратиться ко мне. Вам стыдно было попросить у меня денег, а не стыдно фее жить в таком шалаше! Вы, фея наша легкокрылая, вы забыли свое могущество. Вам стоит сделать только один жест, и этот шалаш превратится во дворец.
Лидия. Какой жест, папаша?
Кучумов. Вы и как фея, и как женщина должны это знать лучше, чем мы, мужчины. У фей и женщин в запасе много жестов.
***
Пища для разговора дана, следовательно, разговор будет, как вы строго себя ни ведите. По-моему, уж если переносить осуждения, так лучше недаром; терпеть напраслину дело ужасное…

Женщины — переменчивы.

— Вы умеете хранить тайны?
— Нет, не умею. Зато я умею терять их сейчас же — ведь это же лучше?

Я любви искала и не нашла. На меня смотрели и смотрят, как на забаву. Никогда никто не старался заглянуть ко мне в душу, ни от кого я не видела сочувствия, не слыхала тёплого, сердечного слова. А ведь так жить холодно. Я не виновата, я искала любви и не нашла. Её нет на свете — нечего и искать. Я не нашла любви, так буду искать золота.

Комедианты? Нет, мы артисты, благородные артисты, а комедианты — вы. Мы коли любим, так уж любим; коли не любим, так ссоримся или дерёмся; коли помогаем, так уж последним трудовым грошом. А вы? Вы всю жизнь толкуете о благе общества, о любви к человечеству. А что вы сделали? Кого накормили? Кого утешили? Вы тешите только самих себя, самих себя забавляете. Вы комедианты, шуты, а не мы.

Рассудок — вершок, честь — бесконечна.

Наше счастье никому не мешает.

Сколько ж всего-то-навсего у тебя, изумрудная?
Олимпиада Самсоновна. А вот считай: подвенечное блондовое на атласном чахле да три бархатных — это будет четыре; два газовых да креповое, шитое золотом — это семь; три атласных да три грогроновых — это тринадцать; гроденаплевых да гродафриковых семь — это двадцать; три марселиновых, два муслинделиновых, два шинероялевых — много ли это? — три да четыре семь, да двадцать — двадцать семь; крепрашелевых четыре — это тридцать одно. Ну там еще кисейных, буфмуслиновых да ситцевых штук до двадцати; да там блуз да капотов — не то девять, не то десять. Да вот недавно из персидской материи сшила.

Зачем мне в чужом пиру похмелье?