Профессор Кисляткин в этот день выглядел, как будто он сам пробежал марафон. Его взгляд был пуст, изможден. Он вошел и остановился посередине аудитории, не подходя к кафедре, словно ему не хотелось стоять за символом власти. — Я ждал. Ждал, что хотя бы один из вас найдёт то, что я просил. Правду о своей истории. Но вы не смогли, — начал он, и в его голосе слышалась не ярость, а лишь обреченность. — И знаете, почему? Потому что у вас нет на это времени. Вы слишком заняты. Вы, как и все остальные, бежите в этих крысиных бегах. — Вы думаете, что вы чего-то достигаете? Что вы куда-то идёте? Нет. Вы просто бежите. Бежите, чтобы не упасть, чтобы не отстать от соседа, от коллеги, от всех, кто бежит рядом с вами. И в этом вашем безумии, в этой вашей вечной гонке, вы не видите, что бежите к пропасти. И ведёте за собой всю нашу цивилизацию.
Он говорил про время. Наш главный дефицит. Мы не искали свидетелей истории, потому что у нас не было часа на это. Мы не ходили в пустую комнату музея, потому что у нас не было минуты на то, чтобы подумать. Профессор показывал, что «крысиные бега» — это не просто экономическая модель. Это механизм, который отбирает у нас последний инструмент свободы: время для осознания. — Война против себя. Вам кажется, что вы воюете против системы, против государства? Нет. Вы воюете против самих себя. Ваш враг — это не внешняя сила, а тот, кто сидит рядом с вами. Тот, у кого зарплата больше, машина новее, дом красивее. Вы завидуете, вы ненавидите, вы предаёте! И всё это ради чего? Ради того, чтобы бежать чуть быстрее, чем ваш сосед. — Это самое страшное, что дал вам капитализм. Он не просто сделал вас рабами. Он сделал вас палачами друг для друга. Он заставил вас поверить, что единственный способ выжить — это сожрать того, кто слабее.
Студент, который всегда прикрывался удобными концепциями, осторожно вставил: — Профессор, но ведь это же естественный отбор? — Естественный отбор?! — Кисляткин взорвался. Это был его первый за лекцию крик. — Вы называете это естественным?! В природе даже звери не уничтожают свою стаю! Они охотятся сообща! Они защищают своих! А вы? Вы радуетесь, когда ваш коллега теряет работу, потому что это даёт вам шанс занять его место! Это не естественный отбор! Это самоуничтожение!
Нас, его студентов, учили быть конкурентными. Нас учили радоваться чужой неудаче. Мы были не стаей, а армией одиночек, идущих по головам. И Кисляткин, разрушая миф о «естественном отборе», заставил меня увидеть в этом не закон природы, а идеологию жадности. Мы — не волки, мы — крысы, которые грызут друг друга в замкнутом пространстве. — Цена победы. А ведь вы верите, что в конце этих бегов вас ждёт победа. Что? Вас ждёт медаль? Золотой кубок? Нет. Вас ждёт только одно — пустота. Потому что, когда вы добежите до финиша, вы увидите, что остались одни. Рядом никого не будет. И вы поймёте, что всю жизнь бежали по кругу, а в конце — ничего.
В этот момент зазвенел звонок. Шум в аудитории нарастал. — Ваше время вышло! — Профессор повысил голос. — Дома! Посмотрите на человека, которого вы считаете своим другом. И спросите себя: «А что я чувствую, когда ему лучше, чем мне?» Я жду вашего ответа на следующем семинаре. И помните: если вы не можете ответить на этот вопрос честно, то вы уже проиграли в этих бегах.
Он вышел, оставив нас с самым невыносимым вопросом, который только можно задать человеку, воспитанному в конкурентной среде.
Это было не про дружбу. Это было про зависть — топливо всей системы. Если ты не можешь искренне радоваться успеху друга, значит, ты видишь в нем не союзника, а просто еще одного бегуна, который обошел тебя на круге. И в этот момент ты понимаешь: Кисляткин прав. В этой гонке у тебя нет не только свободы. У тебя нет даже друзей.