ПРОБЛЕМА ДОВЕРИЯ

Больным вопросом современных исследований аномальных явлений является так называемая проблема доверия. Насколько достоверны рассказы людей, уверяющих, что они побывали в контакте с операторами НЛО, с маленьким народцем холмов, с нечистой силой?…

Анализируя такие рассказы, американский исследователь С. Холройт писал: они слеплены из столь на удивление сходного материала, что приходишь к мысли — «таинственные чужаки на самом деле обретаются на планете Земля в виде физических существ» и «человек должен признать их существование», «они — не плод больной фантазии, они — реальные существа».

О том же пишет и русский фольклорист В. Зиновьев из Иркутска, составитель сборника «Мифологические рассказы русского населения Восточной Сибири».

Вот он беседует с одним крестьянином. Первое, что тот сообщает ему:
 — Я — человек неверующий, а приходится верить.

И излагает жуткое «контактное происшествие», свидетелями которого стали вместе с ним его земляки. Называются конкретные имена. Таким образом, можно проверить достоверность сообщения путём перекрёстного допроса свидетелей. Что Зиновьев тут же и делает. И убеждается: показания свидетелей совпадают в деталях.

Пересказывая десятки историй о встречах с нечистой силой, Зиновьев комментирует одну из них так: рассказчик набрасывал на бумаге план местности, «здесь же уточнял, как было дело, кто откуда шёл и где произошла встреча. Всё это придавало рассказу бесспорную достоверность, по-настоящему увлекало».

Фольклорист разводит в недоумении руками: «Как совместить несомненный атеизм рассказчика с содержанием и манерой рассказа?»

Другой известный собиратель фольклора, П. Бажов в очерке «У старого рудника» повествует о беседе с престарелым уральцем Василием Хмелининым. Беседа произошла на крылечке караульной будки возле рудничного дровяного склада.

Услышав от Хмелинина несколько историй про проделки нечисти в окрестностях рудника, Бажов задаёт ему вопрос: мол, не пустые ли сказки всё это?

Нет, отвечает старик, «не сказки, а сказы да побывальщины прозываются. Иное, слышь-ко, и говорить не всякому можно, с опаской надо».

Бажов тут же замечает: «Старик, как видно, и сам хотел считать всё за правду. Рассказывал он так, будто действительно сам всё видел и слышал.

Когда упоминались места, видные от караулки, Хмелинин показывал рукой: «Вон у того места и упал…» Хмелинин, — подчёркивает Бажов, — знал жизнь рудника во всех деталях».

Фольклорист прошлого века П. Рыбников описывает такую сценку на берегу реки Онеги:

«А часто ли у вас люди попадают к нечистой силе?» — спрашивал я на Шуй-наврлоке.

В ответ на мой вопрос заонежане привели мне десятки примеров и из прошедшего, и из недавних дней, насказали мне случаи, о которых слышали или которые сами видели».

Упоминавшийся уже С. Максимов в книге «Нечистая, неведомая и крёстная сила» выделяет важнейшую, на мой взгляд, особенность русских сообщений о контактах со странными существами.

Он пишет: «Рассказы подобного рода чрезвычайно распространены, причём бросается в глаза удивительное однообразие частностей этого явления».

На том же фиксирует своё внимание и В. Пропп в «Исторических корнях волшебной сказки»: «Сходство это гораздо шире и глубже, чем это представляется невооружённому глазу».

Фольклорист Н. Ончуков записал в начале XX века немало «контактных сюжетов», сходных зачастую даже в мельчайших деталях. Подводя под ними черту, он пишет: «Как видно из приведённых рассказов, в происшествиях этих нет ничего особенного, чрезвычайного, и все происшествия и встречи с лешими, чертями, водяными, мертвецами случались или с самими рассказчиками, или с хорошо известными или совсем близкими им людьми».

Э. Померанцева из Московского университета, руководитель многих современных фольклорных экспедиций, тоже утверждает, что всякое сообщение про контакт с нечистой силой «всегда носит характер свидетельского показания: рассказчик либо сообщает о пережитом им самим случае, либо ссылается на авторитет того лица, от которого он об этом случае слышал».

Померанцева настаивает: каждый такой рассказ «является бесхитростным свидетельским показанием».

Она приводит, например, такое свидетельство одной крестьянки о её встрече с нечистью:

«Сама видела, такой болыиущий-пребольшущий. Шляпа на нём большенная такая, широкая».

А также и такое свидетельство: человек, поведавший о том, как он в десятилетнем возрасте видел чёрта, утверждает: «Ей-богу, был такой случай!»

Опять-таки у Зиновьева читаем:

«Я не верил ничему, а тут голос слышал, самого его видел». В достоверности происшедшего участник события не сомневается.

Истории подобного рода давным-давно были прозваны русским народом быличками, бывалыдинами, побывальщинами.

Фольклористы Б. и Ю. Соколовы писали в начале XX века: с легендами такого типа «соединяется известная доля веры в действительность происшествия. Недаром они иногда называются «быличками»…».

Померанцева указывает:
«Слово «быличка» было подслушано братьями Б. и Ю. Соколовыми у белозерских крестьян, использовано и прокомментировано в известном сборнике и с их лёгкой руки вошло в практику русских фольклористов…

Своеобразным «лирическим героем» былички является «свидетель». Его потрясённость встречей с существами потустороннего мира всегда в ней наличествует».

«Мужик Кузьмин рассказывал мне и божился», — подмечал истовую божбу мужика (мол, правда всё это!), столкнувшегося с нечистью, фольклорист П. Ефименко в книжке «Демонология жителей Архангельской губернии», изданной в 1884 году.

«Сведения о былинках, дошедших до нас из первой половины XIX века, — сообщал Зиновьев, — также имеют характер констатации… представления народа о лешем».

Н. Ончуков, как и братья Соколовы, отмечал, что рассказы про нечистую силу, в отличие от фантастических сказок, носят характер информации о реальных происшествиях, называются местными жителями «бывалыцинами».

И. Карнаухова, собравшая и издавшая в 1934 году «Сказки и предания Северного края», тоже настаивает на невыдуманное сообщений о встречах с неведомыми существами.

«Самый термин «бывальщина», — отмечает она, — говорит о том, что рассказчик считает былью событие, о котором он повествует».

Тот же вывод делает и другой известный собиратель фольклора Д. Балашов, выпустивший в свет в 1970 году «Сказки Терского берега Белого моря»:

«Каждая быличка… всегда начинается этаким «реальным» зачином: кто, где, когда, с кем случилось, кто рассказывал».

Подытоживая, сошлюсь снова на Зиновьева:

«Таким образом, просматривая материалы из текстов фиксационного характера, относящихся еще к XVIII веку, до работ нашего времени, можно прийти к выводу, что былички давно знакомы исследователям устного народного творчества».

КАК «ВОДИТ»

Итак, людские контакты с нечистой силой, по крайней мере в России, есть явления, непрерывные во времени и повсеместные в пространстве.

Приведу свидетельские показания от первого лица:
 — Из угла ветром дует и дует мне в ноги. Теперича… кто-то гладит мохнатым. А я тут на лавке сижу, а стол — вот эдак, перед печкой. Как «этот» стол-то бросит!… О-е-е-е! Я вот как есть во всю головушку заревела: «Но, не попугивай!»

Другой пример:
 — В сорок первом году, в апреле, где-то в полночь слышу: с печки спрыгнул кто-то и ко мне идёт. Я крикнуть хочу и не могу. А потом как-то рукой схватила его. Рука-то моя — как в пух: мягкое такое что-то, пушистое! Лежу, думаю: «Господи!» А потом, назавтра… взглянула в зеркало: а у меня на шее, на этой стороне три и на той два — пальцы-то.

Короче говоря, чуть было не придушил бабу домовой. С одной стороны — три пальцевых отпечатка на шее, а с другой — два.

Среди сообщений о контактах немало таких историй про пальцы, которыми нечистая сила хватает человека за глотку.

В моей книге «Внеземляне идут!», изданной в 1994 году в Москве, я привожу современные показания такого рода, собранные лично мной в самых разных уголках нашей страны… Сообщается: на человеческом горле остаются отпечатки. С одной стороны — три синяка от пальцев, с другой — два синяка.

В русском языке существует даже специальная глагольная форма среднего рода, используемая для описания таких историй: «давило». Меня ночью «давило», мать мою «давило», приятеля «давило».

Происходила же «давильня» только по ночам.

«Давило»… Синюшные пятна на горле, оставляемые пушистой рукой… Странной рукой! Она обхватывала горло, пропустив его между указательным и средним пальцами. Попробуйте сами обхватить себя за глотку этаким манером. Неудобно, да? А нечистой силе удобно.

Не говорит ли это о том, что строение её руки отличается от строения руки человеческой?

Рассказывает лесоруб Дэкин из села Бянкино Читинской области:
 — Задремал я, значит. На спине. И чувствую, давит меня. Придавил кто-то.
Я туды, я сюды!… И вроде одеялом закрыл мне лицо. Ничего не могу сделать. Кое-как одеяло сбросил. Никого нет!… А вот кто это, как, чего?… До этого ничего не было, а тут…

Или читаем у Померанцевой: «Меня много раз давило… Бес есть».

Балашов рассказывает такую, к примеру, историю про проделки бесовской силы.

На закате дня муж и жена шли по лесу. Возвращались домой из соседней деревни, куда ходили в гости. Двигались путники энергичным шагом, спеша добраться до своего дома засветло. Муж время от времени сварливо покрикивал супруге: «Поспешай, поспешай!» Женщину утомила быстрая ходьба, она стала отставать. А её муж все прибавлял да прибавлял шаг. И вскоре женщина потеряла его из виду. Только и слышно было ей:
 — Поспешай, поспешай!

Голос отдалялся. Женщина «шла и шла на голос. А деревни всё нет. К морю начала выходить — места знакомые, но дальние… А тут чихнула и перекрестилась: «Яко с нами Бог!» И очутилась: ничего нет, голоса нет, и сама не в том месте».

Несколько часов затем затратила несчастная баба на то, чтобы добраться в конце концов до родной деревни. Добавьте к этому ещё, как минимум, час, пока она плутала, ведомая акустическим манком — голосом, уводившим её от родного дома всё дальше и дальше — в общем, на месяц вперёд набегалась по лесам, бедная.

Применительно к событиям такого рода русскими людьми с незапамятных времён используется словечко «водит».

Кто именно «водит»?

Таинственный «некто».

И этот «некто», как мы убедились, «водит», заманивая человека голосом, имитирующим характерные обертоны, свойственные голосам родственников того, кого «водит». Или даже голосам животных.

Одна колхозница из Читинской области рассказывала:
 — Пошла я стог заметать. Стала заметать, слышу: корова мычит… Я на горку зашла — мычит. Я туды за ней дальше — она дальше и дальше. И я сколько бежала — всё мычит и мычит… А там тогда говорили, что в этом месте чудится, а я не верила. И вот сама испытала, что это на самом деле чудится… Побежала, побежала, а потом уже смекнула: о-о, дело-то неладное. Повернулась и ушла.

У Ончукова приводится свидетельство крестьянина Саввы Коротких, которого фольклорист называет простым обходительным милым человеком. «Его самого, — пишет Ончуков, — водил леший, и он в этом нисколько не сомневается».

А вот ещё одна быличка, записанная Ончуковым:

«Был я в гостях у соседа. Угостились, возвращаемся с товарищем… Сели закурить на лужочке; когда я закурил, то облокотился на руку и задремал. Вдруг меня толкает кто-то. Я открыл глаза, стоит олончан Нифантьев — кореляк, он был наш подрядчик; говорит мне: «Нужно идти»… Я встал и пошёл за ним. Он уходит от реки к лесу, я за ним вслед и товарищ за мной. Пробежали вёрст около двух».

И тут приятель Саввы и говорит ему — мол, погоди, Нифантьев сей момент никак не может быть в лесу. Он же вчера уехал по делам в город! Остановились Савва и его дружок, провожая взглядом «Нифантьева», быстро удалявшегося от них, и огляделись по сторонам. Места оказались незнакомыми.

Пока дорогу до знакомых мест нашли, «долго, — вспоминал Савва, — ходили по горам, по болотам, часов около пяти».

На другой день подрядчик Нифантьев вернулся из города и хмуро, с недоумением выслушал рассказ Саввы и его дружка о том, как он, Нифантьев, «водил» их по лесу.

Как сообщает Ончуков, другой крестьянин тоже «про лешего рассказывал из собственной практики».

Отправился он однажды на охоту в лес — промышлять рябчиков. И там, в непролазной чаше, повстречался с человеком странного облика, который тут же принялся звать его с собой: «Пойдём со мною. Пойдём».

Охотник оказался мужиком не из пугливых. Он выматерился в ответ и выстрелил в воздух из ружья. По категорическому утверждению охотника, леший в ту же секунду растаял в воздухе. Исчез, точно его тут и не было.

Нечистая сила, исчезающая в мгновение ока на ровном месте, описана и в рассказе другого информатора Ончукова. Крестьянин в лесу внезапно столкнулся нос к носу с собственным отцом, который жил за много километров от этого места. Отец тут же стал, оглядываясь, уходить от мужика по болоту. Кинулся крестьянин вслед за ним, а «отец» возьми да и растворись в воздухе.

Минх в своей книге, изданной в 1890 году, рассказывает о встрече двух крестьян с нечистью на берегу пруда в Саратовском уезде. Дело было глубокой ночью.

Информатор Минха и второй свидетель, его друг, сидели на берегу пруда, толковали о своих делах. Ночь была беззвёздной. И, сообщает информатор, «слышим вдруг, недалеко от нас — какое-то жалобное завывание». Говоря другими словами, заработал в ночной тиши акустический манок.

«Мы прислушивались с полчаса, нам стало страшно, в особенности товарищу, который был моложе меня. Я решил узнать, что это такое, и пошёл туда… Передо мной словно из-под земли выросла человечья фигура, высокая, с длинными чёрными всклокоченными волосами, с громадной головой».

Леший постоял две-три секунды перед обомлевшим мужиком и сгинул.

Ситуация контакта, в чём мы убедились на нескольких примерах, выглядит следующим образом. Некий голос манит, «водит». Иногда это голос родственника, реже — животного, а иногда он ни на что не похож.

На пути тех, кого «водит», изредка возникают фигуры — двойники родственников либо сослуживцев, а то и фигуры демонического облика вроде описанной у Минха.

С. Максимов и Н. Ончуков в XIX веке, И. Карнаухова и Д. Балашов в XX веке проводили фольклорные записи в одном и том же регионе России — на её севере, в районе Беломорья. Брали, так сказать, фольклорные пробы в одной и той же фольклор-но-этнографической нише.

Я проработал их записи с карандашом в руках, сделал сравнительный анализ, и вот что меня особенно взволновало в их сообщениях. Разброс сообщений во времени — колоссальный, охватывает собою столетие. А суть сообщений между тем не меняется.

«Удивительное однообразие частностей», — сказано у Максимова. Вот именно. Однообразие более чем удивительное. Годы, десятилетия идут, а на русской земле работает одна и та же «контактная схема».

В поступках нечистой силы проявляет себя один и тот же поведенческий стереотип: влечёт человека за собой голос-манок либо появляется фигура-манок, вскоре исчезающая. Человека берут на поводок и «ведут» за собой.

От Белого моря до Читинской области — тысячи километров. Но и под Читой, согласно Зиновьеву, слышен тот же «контактный мотив».

Сибиряк Лончаков рассказывает: однажды вечером он вышел из дома, а навстречу ему, видит, идёт один его «давний и хороший знакомый. «Пойдём, говорит, ко мне». — «Пойдём».

Он впереди идёт, а я за ним. Ну, и попёрло его по пади, десять километров меня вёл. Я потом говорю: «О Боже мой! Мы куда это?» И этого мужика не стало».

Или — ещё рассказ.

Три девушки идут лесом, а откуда-то сбоку выворачивает на тропу местный учитель Иван Васильевич.
 — Неладно идёте, — говорит. — За мной идите.

Девушки пошли за ним. А «учитель» завёл их на какую-то сопку и, по словам девушек, на самой её вершине «вдруг исчез».

Когда они вернулись домой, то ахали: фантом, двойник сельского педагога Ивана Васильевича, «на десять километров от нашей деревни заманил нас».

А. Афанасьев в «Поэтических воззрениях…» писал:

«Леший завлекает путника в чащобу криками, хохотом, иными звуками или, принимая на себя облик кого-нибудь из его знакомцев, начинает со встречным разговор и незаметно отводит его от дороги.

Так, например, едет мужик одинехонек; нагоняет его прохожий и — слово за слово — просит подвезти в деревню; мужик соглашается, едут они, мирно беседуя… Вдруг глядь — прохожего как не бывало, с глаз пропал! А мужик с возом — в болоте или овраге».

Афанасьев предостерегал:

«Будьте в лесу настороже: покажется ли, что плачет ребёнок, или послышатся стоны умирающего — не спешите на помощь. Идите прямо, не сворачивая в сторону; не то как раз угодите в трясину. Всё это морочит леший!»