Далеко, средь приволжских бескрайних полей,
Где роса и другие осадки,
Гнёзда вьёт заповедный российский еврей,
Глухари, журавли, куропатки.
Было время, еврей был в избытке везде,
Ворковал на цветущих опушках,
И откладывал яйца в уютном гнезде,
На деревьев высоких макушках.
Жил в России еврей не один уже век,
Время прошлое кануло в бездну,
И российский его приручил человек,
Находя, что евреи полезны.
И никто не предвидел печальный финал,
Уважаем еврей был по праву.
Ойстрах что-то играл, Левитан рисовал,
Брали Нобеля Гинзбург с Ландау.
К перелёту на юг ещё не дан сигнал,
Не трубила труба к перемене,
Бродский что-то писал, Пастернак сочинял,
Гердт с Раневской играли на сцене.
И хотя браконьеры твердили о том,
Что еврей очень вредная птица,
Пережив по привычке войну и погром,
Продолжал он в России гнездиться.
Он летал над страной, расправляя крыло,
Не чиня беспредел с беспокойством,
Каждый знал, у него есть меж многих одно
Очень нужное, важное свойство.
Как ни вилась судьбины кручёная нить,
В дни лихой и жестокой непрухи,
На евреев ужасно удобно свалить
Непогоду, войну и разруху.
Кто-то рожь из амбара коварно украл,
И из крана водица не льётся?
Сразу ясно, еврей вновь зерно поклевал
И испортил в деревне колодцы.
Каждый знает, что честен российский народ,
И храним небесами и богом,
А пернатый еврей нефть в Тюмени крадёт,
Поит водкой людей в Таганроге.
Но в последнее время, с течением дней,
Стал значительно редким пернатый,
И сбиваясь в косяк, наш российский еврей
Улетает в Израиль и Штаты.
Словно ветром в туманную даль унесло,
Как торнадо батонные крохи…
Но в России по прежнему п — дят бабло,
И дороги по прежнему плохи.
Я еврей, я сижу на сучке у ручья,
Я не сею ни зла, ни интригу,
Предо мною большая Отчизна моя,
Я записан в ней в Красную Книгу.
Не подвластен я пуле, штыку и мечу,
Я здесь буду и присно, и ныне,
Из России в Израиль пока не лечу
По вполне объяснимой причине.
Пусть пред кем-то мои безграничны грехи,
Я шипы не меняю на розы,
Кто ещё, как не я, вам напишет стихи,
Как шумят под Самарой берёзы?