Моя тётя Ира никогда не искала себе собеседников.
У неё такой необходимости не было.
Она разговаривала сразу со всей Одессой.
Я боялся ездить с ней в трамвае.
Но как только я приезжал, она на следующий же день тащила
меня на ПРИВОЗ — знаменитый одесский рынок. Разговор
начинался прямо на подходе к остановке трамвая.

Тётя Ира толкала меня вперёд, больно ударяя в спину, чтобы
я не сопротивлялся и ни к кому не обращаясь, кричала:
-Женщины, пропустите больного ребёнка, и уже кому-нибудь конкретно:
-Что вы на меня так смотрите, женщина, как будто мой муж вам в борщ нагадил?
Этот ребёнок — мой племянник, он победитель математической олимпиады
и у него на этой почве нервное расстройство.
Мне уже было 14 лет, и я от стыда не знал, куда спрятаться.
В трамвае тетя Ира сидела всегда, независимо от количества
пассажиров и наличия свободных мест. Это получалось само
собой.Она входила в трамвай и начинала разговор со всем
вагоном сразу:
-Фу! Какая жара. Я просто не могу. С меня просто течёт, как из ведра.
Такой жары я не помню с сорок четвёртого года в Барнауле.
И уже обращаясь к потенциальной жертве, тётя говорила:
-Мы были там в эвакуации всю войну. У меня муж работал на танковом
заводе. Они там делали такие танки, что немцы их боялись, как огня.
У моего мужа три почётные грамоты за войну. Что вы смотрите, женщина,
не верите? Приходите я вам покажу. Мне не жалко. Чтоб я так жила,
как они висят у меня в прихожей.
Вам даже не придётся снимать галоши, мне не жалко — и чуть в сторону,
но так, что слышно было и в соседнем вагоне:
— Смотрите себе на здоровье, чтоб вам уже повылазило, как у него есть
эти грамоты.
* * *
И без перехода:
— А где вы работали в эвакуации, мужчина? Хотя, что я спрашиваю,
вы тогда, наверно, ходили себе в первый класс.
Раньше в школе учили уступать место женщине…
— Марк иди бегом сюда, тут нам двое мужчин уже место уступают.
В это время я забивался в угол и прятался за кого-то из пассажиров.
Но тётя кричала на весь вагон:
-Ты что там делаешь? Иди скоренько сюда. Он всегда от меня прячется.
Вы на него посмотрите. Посмотрите все! Не думай, что я тебя не вижу.
Разве такие уши можно спрятать?
Вы видели когда-нибудь такого племянника?
Знаете, как его учительница математики называет? Так я вам скажу
по секрету — ВАЛЕРИАНКА.
Она так напсихуется со своими двоечниками, что Марк, таки, её сразу
успокаивает.
Его хотели забрать в математическую школу при университете в Москве,
так сестра не отпустила. И правильно! Вы же знаете этих москвичей.
Облапошат со всех сторон и оглянуться не успеешь, как уйдёшь в
одних кальсонах. Вы только на ихние цены посмотрите.

Иди сюда, шлымазл, тебе надо отдохнуть, а то как ты понесешь мои
кошёлки с картошкой. Женщина, вы не в курсе почём сегодня
картошка? А? А лук?

Сейчас всё так дорого. Чтоб они уже повыздыхали со своими ценами.
В магазинах ничего нет, одна гниль. Молоко — одна вода.
Я уже говорю им, кто вам привозит такое молоко. Так они мне
делают вид.
В Барнауле мы зимой покупали замороженное молоко.
Так сразу видно было, сколько там воды. Если синее, то это вода.
И подавись ты сам своим молоком, спекулянт паршивый. Его на
фронте ждут, а он тут молоком разбавленным спекулирует.
Вы не вИдели молоко в мешках?
Так я вам скажу — это одно удовольствие. Правда, тоже было не
даром. Но мой сын имел каждый день стакан молока. Муж нет, а он, да!
Мужа командировали на табачную фабрику, так он одной вахтёрше,
дай ей Бог тоже хорошего мужа, давал семечки, а она его пропускала
без обыска. А стакан табака — это, на минуточку, булка хлеба на
базаре. Это, правда, был ещё тот хлеб. Один жмых. Но умереть нельзя.
Муж завязывал внизу штаны, я ему каждый день меняла кальсоны,
вы не подумайте, и выносил табаку, дай Бог каждому столько здоровья,
сколько он вынес табака. Какая хорошая женщина, чтоб она была
жива — здорова. Кажется, её потом посадили. А что, у нас посадят
ни за что, а кого надо посадить так они не видят. Но я их имела в виду!
Мы почти год горя не знали. А люди очистки ели.
Бывают же хорошие люди на свете.
Ой! Только разговорились, а тут уже слазить.
Марк! ты где? Я тебя должна искать по всему ПРИВОЗУ или как?

По ПРИВОЗУ тётя шла как сержант по плацу перед новобранцами.
Не останавливаясь, она разговаривала со всем ПРИВОЗОМ одновременно:
-Женщина, почём ваша кура — и не дожидаясь ответа — а дешевле?
— Семён, у тебя сегодня опять лук гнилой? Я половину твоего буряка
выбросила. Чтоб ты им подавился.

И уже к покупательнице, купившей квашенную капусту:
-Мадам, капуста не кислая?
Та протягивает тёте банку:
— Попробуйте женщина.
-Нет, что вы, только из ваших рук.
-Да берите, пожалуйста.
-Марк, иди скоренько сюда, попробуй капусту.
Я не могу — у меня диатез.
Ты посмотри, Марик, какая интеллигентная женщина,
а красавица — я уже молчу. И уже всем:
-Я таки представляю, что она вытворяла с мужчинами двадцать лет назад,
-Ай! Пошли! У меня дома ещё есть капуста. Тебе хватит, а Мишка её не ест.

-Женщина, почём ваша сметана, а дешевле.
-Так я ж ще ничого нэ сказала.
-А то я вас плохо знаю, спекулянток.
-Та нэ ругайтэсь дамочка, краще попробуйте. Та я вам уступлю.
Тётя берёт сметану не пробуя и не торгуясь, и расстаётся
с хохлушкой, как с близкой родственницей.
После покупки картошки и лука тётя направляется к птице.

-И скока?
-Шо скока?
-От эта цыпа.
-Какая то цыпа. У неи ж три кило.
-Уступишь — беру, так скока?
-Дэвьять.
-А кисло тебе не будет, спекулянтка чёртова.
-Спекулянтка, та не жидовка.
-Ну ладно Галя, давай, — и тётя влюблено смотрит на деваху.
-Як там дядя Мыхайло?
-Да слава богу.
-Ну заходьте, тётя Ира.
-И ты будь здорова, Галя, Клаве скажи, я её жду на примерку.

-Чего ж ты с ней ругалась раз она ж твоя знакомая?
-Я ругалась?! Ты с ума сошёл — это ж Галя, Клавы Пилипенчихи дочка.
Они всю войну евреев прятали.

Домой тётя всегда возвращалась, как с поля битвы.
Дома она на весь двор в лицах рассказывала о своём походе,
а мне доставалась очередная порция упрёков и поучений:
-Ты в Одессе пропадёшь. Тебя будет дурить каждая бездомная собака.
Ты не еврейский мальчик, ты гой. На тебе будут ездить все, кому не лень.
И так далее… И, наконец:
-Если ты не научишься у меня жить сейчас, потом тебе уже никто
не поможет. А я не вечная.
И тётя в изнеможении падала в старое кресло-качалку и говорила
всегда одну и туже фразу:
-Если они, сволочи, когда — нибудь закроют ПРИВОЗ, я наложу на
себя руки. И им никто и ничто не поможет. Ты понял? Чтоб я так жила!