Какого, спрашивается, хроноса мы все тут ждем на пороге вечности? Мир разделен на простые полосы, на белых будет любовь просвечивать. Чего нам стоит — шагнуть на чистое, смотреть, как свет наполняет комнаты? Пока я делаю шаг, молчи со мной, мы все хотим получить искомое. Такая точная арифметика, такая правильная пропорция, бутоны цветика-семицветика не распускаются здесь без солнца, но… давай представим, что время кончилось, часы разбиты, бумаги скомканы, мы столько вместе на черном корчились, теперь пора выходить из комнаты. Давай оспорим законы физики, подвергнем критике притяжение. Пока мы рядом — такие близкие, давай искриться от напряжения. Не будет ветра — не будет паруса, соленый воздух, дорога водная.

Какого, спрашивается, хаоса нам не хватало, чтоб стать свободными?

Шпиль облака пронзает — стигматы в ладони Бога. Стань моими глазами, влажную землю трогай, дыши, замирай от боли, чувствуй и говори с ней — силой ударной доли, нежностью тихой мысли, улицами пустыми, сонными куполами, если душа остынет, слово ее расплавит. Площадь — пустая сцена, свет фонарей рассеян. Зрение драгоценно, в этом — мое спасенье. Дождь подошел и замер, прохожий спешит куда-то. Стань моими глазами, большего мне не надо. Мраморные ступени, бронзовые перила. Мы скоро проснемся с теми, о ком я не говорила. Винный цветок в бокале, шелка стальное сердце. Главного не искали, но никуда не деться, не спрятаться и не скрыться — луч нас нашел и замер. На шпиле танцует птица.

Стань моими глазами.

.
Если сейчас у вас все хорошо — не обольщайтесь. Если все плохо — не отчаивайтесь.

В розовой справке — его диагноз, насмешки детей, сожаленья взрослых, а он листает ночами атлас и очень хочет поехать в Осло, он так мечтает увидеть фьорды, где море спрятано, как в колодце, и пусть на ногах он стоит не твердо, зато он твердо решил бороться. И где-то в очереди к хирургу /невропатологу, терапевту/ он карандаш замыкает в руку и начинает писать куплеты, он сам подбирает свои аккорды, к струне прируч…
… показать весь текст …

Так возьми у меня интервью, запиши дословно: на ледянке солнце с небесного мчится склона и вот-вот упадет в сугроб, заливаясь смехом. Это важно, друг: спасибо, что ты приехал. Посмотри, какие здесь сосны — такие сосны вырастают, чтобы детство вернулось к взрослым, чтоб стоять среди них любимцем господним, крохой, ощущать их каждым движением, каждым вдохом. Запиши, не забудь: мы любимы, покуда живы, если мы умеем в других не искать наживы, если мы принимаем каждого без условий, нас ничто не собьет с пути и ничто не сломит. Говорят, среди нужных уже не бывает лишних, говорят, нет времени, там, где его не ищешь, говорят, на Ладоге льдины поют ночами. Это главное, спасибо, что замечаешь.
Вот спускается ночь, и тепло нам, и тихо-тихо, мы ведем себя хорошо и не будим лихо, мы читаем добрые книги и славим вьюгу.
Запиши дословно: мы созданы друг для друга.

Вот стоят они в центре ярмарки, кутерьмы, похожи на нас во всем: говорят, как мы, носят нашу одежду, называются нашими именами.
Я пытаюсь вспомнить, когда они стали нами.

Стоят они, друг против друга, среди людей, в бесконечном потоке скоморохов, шутов, детей — тятя, тятя, что делать с новыми мертвецами?
Вечер входит в шатёр, и звезды над ним мерцают.

И не гаснут огни, а мы настоящие — далеко.
Стоят они — барабанная дробь, пионерский горн, наполняют друг друга ненавистью и ядом.
А мы ходим кругами рядом.

Который год.

Его кочевое племя разбило стан. Ее кочевое племя ушло на юг. Он сросся с седлом за месяцы, он устал, как странники и бездомные устают от вечных скитаний. Его небольшой народ готовился к ночи, сбрую снимал с коней. Костры разгорались. Он чувствовал, что живет на древней земле, в границах ее огней. Он чувствовал, как становится невесом, огромные звезды плыли над головой. Он спал у костра и видел чудесный сон о том, что отныне не было ничего. Он видел другое племя, иная речь звучала напевно, будто бы наяву, но он не успел запомнить и уберечь в себе ее имя - льющийся долгий звук. Наутро он встретил старейшину и спросил, о чем этот сон и что он ему сулит. Старейшина молвил: тебе не хватило сил почувствовать силу этой чужой земли.

Здесь море ночами тихое, и звезда следит, как эпохи из глубины встают.

Его кочевое племя разбило стан.

Ее кочевое племя ушло на юг.

Тут громко и яростно, кровь и пыль, чужие знамена летят под ноги. Зенит. Горизонт начинает плыть, над пыльной дорогой… Мои дороги совсем не похожи на те, что ты привык измерять, не спеша, шагами. Здесь люди, собой подперев кресты, становятся каждую ночь богами, здесь псы так свирепы, что этим псам легко человека считать добычей. Зачем я вернулся? Не знаю сам. Война безнадежно вошла в привычку. Тут жарко и весело, как в аду, и, кажется, аду от нас не легче. Когда я вернусь, я тебя найду под старо…
… показать весь текст …

Это слишком просто — сбиваться с ритма,
становиться избранным — на пари.
Запиши и выучи, как молитву:
твоя Сила живет у тебя внутри.
Ни чужие взгляды, ни чьи-то тексты
не способны выявить, доказать,
только сердце, вставленное на место,
и душа, читаемая в глазах.
Остальные — верь мне — ничуть не проще,
от гламурных сучек до полных дур — все миры свои познают наощупь,
все мечтают встретить свою звезду.
Не бывает избранных, есть — другие, только им больнее и ярче жить…
Но для них весна сочиняет гимны — на волшебной арфе своей души…

Говори о том, к чему подходят издалека, в сумерках цвета топленого молока, в облаке смыслов, неведомых нам пока, говори словами ребенка и старика. Говори о том, что привыкли хранить во тьме, говори чужому, но через чужого — мне, подавай просящему речь, как простую медь, но последнее слово, как ценность, держи в уме. Понимаешь, этому нет ни пути, ни дня, все, о чем говоришь, окажется у меня — по крупицам, от нищих, странников и менял, от того, кто надел вериги, того, кто снял. Так устроен мир, что нет для него конца. Говори со мной легко, не скрывай лица, будь свободен, как птица, но клетки не отрицай, верь кольцу, но помни надпись внутри кольца. Говори о тех, кто держит, о ком болит, говори о том, что глубже могильных плит, у’же самого тесного часа, черней земли, говори о любви — мы истлеем, она взлетит.

Если дан нам голос — бродягам и дуракам — говори о том, что важно наверняка.

Гениальный игрок ловит слово, как мяч, на лету,
Зная стиль и подачу крученых и резаных строчек.
Если я отойду, ты сыграешь в мою пустоту.
Но мы все еще здесь — это нас отличает от прочих.
Корт, конечно, из карт, где расставлены точки столиц,
Адреса неприсутствия /стоит ли это отметить?/
Я умею поймать твое слово у самой земли
И отправить тебе за секунду до собственной смерти.
На трибунах за нас не болеют, но больше — горят,
На спасение им мы давно не оставили шанса.
Твоих бывших зовут именами, которыми я Окрещу своих будущих, если решу отдышаться.
Мы удержим удар, за которым уже не нужны
Оправдания /кто говорит за секунду до взлета?/
Наш небесный судья, назначающий дни тишины,
… показать весь текст …

О тебе, пожалуй, не стоит писать ни строчки, потому как в словах обоим ужасно тесно. Поскорее бы время сдвинулось с мертвой точки. Что за точкой — мне доподлинно не известно.
Я порой предполагаю — в порядке бреда — что за точкой начинается шум прибоя… Я же чувствую, я чую, иду по следу, небо в море отражается голубое… Ты сидишь у края мира, у кромки моря, прикурив, глядишь на воду завороженно… «Между прочим, — говоришь ты, -и я не спорю, — ведь к чужим мужьям не приходят чужие жены. Если ты сто…
… показать весь текст …

Когда в первый раз разжимают пальцы, зажмуриваясь, от боли готовятся задохнуться, перебирают внутри все эти «я не могу без тебя», «ты забрал половину сердца», не спеши говорить им, позволь им полностью окунуться в эту силлабо-тонику, в это скерцо. Позволь им рваться за собственным пульсом, метаться да изводиться, позволь им каждому миллиметру сопротивляться, чтобы после того, как ладонь опустеет, освободится, вдоволь поудивляться. Вот нет больше их, сплетенных, связанных воедино, нет больше всех этих «я-тебя-чувствую-через-кожу». Как будто ничего не происходило, остыло и не тревожит. Есть какая-то грань, за которой все это кажется неуместным: «будьте любезны, сделайте одолженье».
А потом кто-то первым выходит из-под ареста, досрочно освобожденный от продолженья.

Нам бы знать, на каких языках говорили здесь до того, как монахи узнали благую весть, до того, как перессорились племена, до того, как вода холмы подняла со дна. Нам бы знать, что хранят под корнями леса вокруг, вековые сосны — цепкая хватка рук за большое небо в маленьких облаках, за любого, кто приходит издалека. У лосиных лежанок следы по тропе стучат, мать-земля в траве укрывает своих зайчат, ворон ждёт грозу и чертит крылом круги, и любой, кто приходит, становится здесь другим.
Если хочешь понять эту сказку — тебе сюда. Люди врали себе и придумали города, укрепили берег да навели мосты, но никак не изжили зияющей пустоты.
Лес растёт вне времени, как в него ни войди, он роняет жёлуди точно в дыру в груди, и такое крепкое дерево зреет там, что уходит твоя извечная пустота. Ты становишься частью, счастьем, лесным огнём, и отныне душой всегда обитаешь в нём, разбираешь наречия зверя, земли, реки.

Вспоминаешь ледниковые языки.

Это, верно, черт начинает счет,
Перекрестьем гор разделяя нас.
Мы с тобой действительно ни при чем.
Двое суток врозь — такова цена.
Двое суток без. Понимаешь, бес?
Не сойти с ума, не найти покой.
Потому что там, за горами, лес.
Этот лес действительно далеко.
А за лесом даль, синева листа,
Корабли идут, не боятся волн.
Там и ночь светла, только ты устал,
И тебя не радует ничего.
Столько звезд вокруг — даже ветер стих,
Словно мир вот-вот остановит бег…
… показать весь текст …

Ты только представь: я буду ее любить —
ее, что сумеет услышать меня весной.
Снег исчезает, как будто снимают бинт,
земля проступает, и тает последний слой,
и в воздухе влага — дыхание, словно пар,
выходит из почвы, клубится среди ветвей…
Ты только представь: весна — это время пар.
Весна — это время черных котов и ведьм.
Весна — это время отчаянных, время «Ч»,
священное время прошедших путем зимы.
Ты только представь: не будет привычных черт,
и каждое слово отныне меняет смысл.

Ты только представь: весна отдается мне, и ветер приносит песни издалека,
… показать весь текст …

Каждое утро субботы я прихожу работать в кофейню у дома. Прихожу очень рано, к открытию, и примерно час — до того, как по-настоящему проснется город — у нас в этой кофейне своя атмосфера. Девочки-официантки, поименно знающие таких же ранних гостей, не стесняющиеся при нас бегать, шутить, готовиться к рабочему дню. Три неизменно занятых столика — два у окна и мой в углу, пожилая дама с чашечкой американо, мужчина с ноутбуком, иногда присоединяется кто-то из туристов — прощальный завтрак перед дор…
… показать весь текст …

А раньше искрило. Раньше — неосторожное слово, случайный жест, чистый лист — от всего бросало в дрожь, внутренний сценарист доставал пишущую машинку, устраивался поудобнее, творил сюжеты один за одним, и добрая половина сбывалась, потому что как же не сбыться, когда искрит. Раньше жизнь была похожа на виноград, сейчас — на изюм. Вроде и польза та же, и слаще, и хранится лучше. Но сока нет.

Раньше на второй текст оказывались в одной вселенной, на третий — в одной постели, после пятого — вызывал…
… показать весь текст …

Когда ты возвращаешься домой, когда ты возвращаешься домой, когда ты возвращаешься домой — мы будем ждать, мы вымоем посуду, мы чистое наденем и цветы, сиреневые-желтые цветы, которые ты любишь, любишь, ты ведь любишь нас? А за любовь не судят. Сама подумай — разве хорошо, когда искал везде и не нашёл, когда квартира — каменный мешок, и мы на дне болтаемся стихами. Ты приходи, ищи и доставай, ругай кота, сгоняя со стола, и чайник ставь, и говори слова — без слов, ты знаешь, нежность затихает. Как будто был здоров и занемог, как будто мир вокруг — глухонемой, когда ты возвращаешься домой? Где шаг, и смех, и голос твой знакомый? Мы будем ждать, мы наведём уют и музыку любимую твою.
Нам эти расстояния дают, как памятку, что было по-другому.

Да, так проще, удобней, спокойнее по ночам, нет ни лишних вопросов, ни маятника в висках. Знаешь, если однажды вовремя замолчать, то потом не придется жалеть о своих словах, знаешь, если однажды вовремя отойти, то потом не придется думать, куда бежать…
Жизнь для истины выбрала самый простой мотив — ля мажор, безусловно, бери его, так держать…
Да, так проще, удобней, спокойнее, наконец, старый Ошо об этом давно написал тома…
Ты же веришь мне, милый? Веришь мне? Молодец…

Это правда единственный шанс не сойти с ума.

Становится все опаснее. Я молчу…
Здесь нужно молчать — осмысленно и строптиво,
Поскольку известно, что напряженье чувств
Является предвкушеньем большого взрыва