Разговоры на кухне стихают, когда к завтраку сходит Роза.
Ее вечное серое платье и дымящаяся папироса
Вызывают у всех жильцов ощущение скверной жалости,
Хотя Роза (к чести ее) никогда ни на что не жалуется,
Ей с избытком хватает пенсии на немногие женские радости,
Да и много ли надо тут, в предпоследнем приюте старости?

У нее, как у всех других, свои слабости и привычки:
Роза любит читать стихи, загибает углы страничек,
Ночью пользует бигуди, как любая другая дама,
И упорно всегда молчит, если спросит кто о Вьетнаме.
Роза — летчик, сухая грудь упакована орденами,
Фляжка с виски и рокнролл помогают в борьбе со снами.

Ей бы многое позабыть, только нет у нее склероза,
Вот и слышит опять во сне: «Расстреляй эту базу, Роза!»,
Просыпается в три часа, до шести не ложится — курит,
Вспоминает, как пацаны в интернат притащили «дури»,
Майкл дозу не рассчитал и в больнице под утро умер.
Роза шепчет: «Не вспоминать!», давит слезы и брови хмурит.

Роза — круглая сирота, всю родню расстреляли немцы.
Ее отдали в интернат безымянным грудным младенцем.
Роза выросла, как сорняк — некрасива, зато живуча.
После школы пошла на фронт — подвернулся внезапно случай,
Проводила свой самолет через все грозовые тучи,
И гордилась: «Да, наш народ, без сомнения, самый лучший!»

Роза все шестьдесят пять лет восхищалась своей страною,
И доказывала любовь к государству любой ценою.
Подбивая в бою с небес пару вражеских серых танков,
Хохотала в прямой эфир: «Получи от американки!
Вы, вьетнамцы — кусок дерьма! Гаже вас разве что евреи!»
Роза-Роза… а ведь тебя при рождении звали «Лея»…