В одной знакомой семье умирал старый еврей, он очень долго болел
и однажды сказал своим близким, что сегодня ночью он умрет
и хочет спокойно и достойно со всеми проститься.
И на закате пришел к нему проститься его пожизненный друг,
который на полгода его старше.
Пришел сам, обнялись, поцеловались — «прости, если что не так».
А потом пришедший так помялся и говорит:
«А ты точно сегодня умрешь?»
Тот отвечает: «Точно».
Друг говорит: «Тогда у меня к тебе просьба, если ты сегодня умрешь,
то почти наверняка ты завтра-послезавтра увидишь Его.
И Он тебя может спросить обо мне.
Так вот ты меня не видел и не знаешь».
К очкам прилипла переносица,
Во рту протезы как родные,
А после пьянки печень просится,
Уйти в поля на выходные.
Несколько лет назад была замечательная история в Лос-Анджелесе.
Я выступал в зале человек на пятьсот, таком круглом, покатом, с хорошей акустикой.
И я сказал: «Старость не радость, маразм не оргазм»,
и вот это очень редко, но бывает в небольших аудиториях,
когда смех не только вспыхнул одновременно, но и погас одновременно, и в резко наступившей тишине какая-то женщина грубо и резко
сказала своему мужу: «Вот это запомни!»
Время остужает плоть и пыл
И скрипит в суставах воровато;
Я уже о бабах позабыл
Больше, чем я знал о них когда-то.
Уже много лет, освежая программу новыми стишками,
я читаю стихи о старости и наших старческих слабостях.
И как-то в Питере на сцену падает запоздалая записка,
в которой оказались дивные стихи:
«О Гарик, я в своих объятьях
тебя истерла бы в муку.
Как жаль — публично ты признался,
что у тебя уже ку-ку».
Приходит возраст замечательный
И постепенно усыпляющий,
Мужчина я еще старательный,
Но очень мало впечатляющий.
Но у меня есть и бодрые стишки, вы не думайте!
Зря вы мнетесь, девушки,
Грех меня беречь,
Есть еще у дедушки
Чем кого развлечь.
Я дряхлостью нисколько не смущен,
И часто в алкогольном кураже
Я бегаю за девками еще,
Но только очень медленно уже.