…чтобы окончательно победить Россию, Запад должен ее искренне, всем сердцем полюбить, прижать к сердцу, как Раскольников Сонечку Мармеладову. В мировой войне Россия может выстоять. В мировой любви никогда. Она растворится, бесследно исчезнет в ней, отдав все, что у нее еще не забрали.

Стабильность в России, Перелесов с трепетом вспомнил слова Самого на одном доверительном — без галстуков и стенографисток — совещании, это когда все воруют и все боятся. Каждому — своя мера страха. Задача любой русской власти — регулировать весы, где на одной чаше воровство, а на другой — страх. Все попытки взвесить Россию и русский народ на иных весах — самодержавия, православия, анархии, пролетарского интернационализма, военного коммунизма, сталинского, а затем развитого социализма, наконец, гласности и перестройки оборачивались бедой. «Я ворую и боюсь… — Следовательно, я существую!» — закончил фразу, как выстрелил лучом в ночную мглу.

«Выборочные, децентрализованные репрессии не нужны, — не отреагировал на вопрос Грибов. — Воздух предательства автоматически превращается в воздух наказания, как при Сталине. Это не крепостной, хотя, в душе он навсегда крепостной, русский народ переходит от критического осмысления к революционной практике, а ответственная часть власти пинками выгоняет его из пассивного созерцания, вкалывает адреналин, тащит на ратный и трудовой подвиг. Организм государства нуждается в тотальной и жестокой чистке. Страх смерти — основа и начало дисциплины. Способ один — самим заняться революционной практикой, выжечь гниль. Сначала в себе и вокруг, — вздохнул Грибов и как-то отстраненно добавил: — Это больно. Но необходимо».