Без пятнадцати осень в погребе.
На чердак со своими сказками
не пускают, сказали: выросли,
не топчите, куда вы лезете?
В городах твоих — наводнение,
в городах моих — новолуние.
И с чего мы вообще подумали,
что друг в друге найдём союзников?
Из простых вычитая лишнее,
ты, конечно, не понял главного.
Как твой внутренний рыцарь сумрачный
обернулся обычной дурою.
Ни намёка тобой не понято,
ты вообще не читал, о чем это.
… показать весь текст …

Скоро март, время самой большой и больной любви,
время ломкого счастья, восполнившего уходы.

Если можешь — прощайся, прощай себя, не реви, март безумнее каждого времени дня и года.
Он сорвёт тебе голос, чтоб шепот звучал слышней. Он напишет такие письма, в каких разрывы
будут дольше саднить, заставляя оцепенеть от того, что участники просто остались живы.
Скоро март, время самой большой нутряной любви, время счастья, добытого бездной других лишений.

Так выбрасывай старый и скомканный черновик.

И шагни в эту жизнь настоящей живой мишенью.

Он спит, и она ему больше уже не снится.
Так, как она, его руку никто не держит.

Ничему не возобновиться, парят частицы, лист ложится под карандашный точеный стержень.
у него в плечах без пяти поцелуев — сажень. Его тело сильней, чем оставивший след на теле.
Он с ней мысленно говорит, только что ни скажет, ничего не сбывается так, как они хотели.

Время шутит, уводит близких дорогой лунной, на земле оно хуже смерти и страшной мести.
Героическое безумие Унамуно, справедливая ярость того, кто никак не вместит
этой прихоти времени все проверять на прочность, этой жажды людской — не исчезнуть и не забыться.

Он оставил ей шрамы, имевшие точный почерк, — так записку прощальную пишет самоубийца.

Ни секунды не возвращается. Нет похожих. Мы стоим у реки, никого не принявшей дважды.
… показать весь текст …

То ли слов на чай усердно просят,
то ли с лиц смывают горечь грима,
глянешь — в каждом болдинская осень, а по сути — происки мейнстрима.
На себя не тянешь одеяло — и уже немного не богема.
Только для заката будет мало, если он никак не вписан в гены.
Набивая цены портаками, набивая пафосные шишки,
осень не живут, а разлагают на считалки для дошкольных книжек.
Маленькие шумные паяцы, боженьки бумажных территорий.
Болдинская осень стала бл@дством из раздутых, но пустых историй.

11.10.19

Мы давно уже можем игру, игнор,
«абонент недоступен», «прости, дела».

Только близится предновогодний норд, чтобы нитка со старым оборвалась.
Ни в мейнстримах, ни в зимах, ни в суете не бывает такого, что греет нас:
притяжения душ и влюбленных тел, интереса учить, ощущать и знать.
Мы давно уже можем абсурд, контроль, роль на вырост и выход на крики «бис».
Только все это старо и не остро — ни огня, ни динамики, ни любви.
Мы способны в молчание, в путь, в слова, слабость звеньев и полный уход на ноль.

Только близится предновогодний норд,
если хочешь не рвать со мной, быть со мной,
успевай мне сказать это.
Успевай.
… показать весь текст …

Весной еще не было такого мороза
По коже. Настолько не были звуки глухИ.
Ты так масштабен. О тебе только прозой.
Ты не вмещаешься в эти стихи.
И плеер. И несколько песен по кругу.
И снова трамваи. Трамваи и снова.
У нас получается жить друг без друга.
И, собственно,"нам" нет конкретного слова.
И мы существуем в пределах тех песен,
В пределах трамваев до вечных конечных.
И больше всего я боюсь, что мир тесен
И не за горами та самая встреча.
Которая незачем — не за что;- нежности —
Лишние — глупос…
… показать весь текст …

Когда на город опускается гроза
и даже воздух тяжело и душно за…
…мерцает небо, я хотел тебе сказать,
но не успею, если это все прольётся.

(Хотел сказать, что ты красивая, как солнце,
с рассветом грянувшее в длинный тёмный зал).

Мы так смелы, пока нас не смело,
пока небесный не забрал своё весло,
пока ветра одежду треплют зло,
мы так целуемся на каждом перекрёстке,
что даже воздух замер, даже воздух
так раскалён, что в нас белым-бело.
… показать весь текст …

Я складываю тебя в хитроумный пазл;
Ты ищешь разгадку и злишься, что неизвестно,
в каком же из текстов нам суждено совпасть,
не зная, что ты объемней любого текста.

Говорили о темном, пока наступало светлое.
Принимали белый, пока отступало чёрное.

Мир дарил нам знаки, прочерчивал путь кометами, мы читали знаки, мы были в нем звездочетами.
И пока вода в Неве снова станет рисовой, и пока в земле семена прорастут озимыми, светлым цветом преображения говори со мной, от печали чёрной светом опять спаси меня. Через нас прорастали жизни, порою странные, невозможные, сопричастные, не напрасные. Пустота остаётся историями и шрамами, горечь памяти придаёт вечный…
… показать весь текст …

Он тянет время, он проигрывает с ответом,
ему абзац до последнего из антрактов.

Он мог бы стать полным звуком и полным спектром, но стал фальшивой нотой и глупым фактом.
Он медлит, он сдаёт по одной все роли, поскольку не может выдерживать чистой драмы.
Его сюжет заезжен и обескровлен, ведь он ничего не смыслит в любви на равных.
Он трусит, а значит, утонет среди оваций, засохнет цветком в петлице, замрёт не спетым.

Он тянет с ответом, чтоб вам не пришлось прощаться,
вот только в спектакле он жил не длинней абзаца.
А это и было само по себе ответом.

Слышишь, как ровно дыхание спящих?
/рядом бессонница студит кровать/.
Бескомпромиссно со всем настоящим
я не хочу его забывать.
Я представляю, что город, как птица,
стал на крыло и улетит
к тем берегам. Мне все еще снится,
как он мне молча в глаза глядит,
как он касается /нет, не касался/,
как его губы на вкус горчат.
Каждою строчкой безумного танца
пью лишь собственный внутренний ад.
Каждое слово тебе — это трудно.
/сколько же стоят такие слова?/
… показать весь текст …

что сказать тебе, верный? у августа в узелке — горный воздух и тайны, не узнанные никем, капля моря в кулоне, отмель и моряки ловят в сети приплывшую осень и огоньки.

что с нас брать, мой свободный? мы счастливы и вольны подхватить свое солнце с бегущей в ладонь волны. заводить свое сердце, настраиваться на такт, жить у склона небесного, пальцы переплетать.

кто в нас август переключает, как светофор, — дым зеленых вершин, кнопка «выключить телефон»… сеть рыбацкая ловит осень, горят огни, и покой вековой ни измерить, ни объяснить.

что сказать тебе, названый мой, что тебе сказать? у небесной зари догорает огонь в глазах, у морского бога — август на языке, наши тайны, еще не узнанные никем.

Расстегивая пуговицы на кофте,
отмечай ее в памяти: солнце, немного кофе,
запах тела, зрачки, расширенные от счастья, колотящийся пульс; открывайся, не защищайся.
Пусть любовь будет южным ветром, глотком весенним,
неотступной, без оговорок и опасений.
Пусть тебе отдает тебя — для того вы живы, потому тебя к ней и тянет неудержимо.
Расстегивая пуговицы дрожаще, как будто забыл, как справиться с настоящим,
бери его пальцами, нежно и осторожно, бери его как свое — потому что можно.

И каждый удар сердечный за тонкой тканью
лови, словно время, текущее под руками.

31.01.19

В одной минуте, в каждом долгом дне,
сомнениях, метаниях и прочем
есть время быть в целебной тишине, загадывать, чего ты точно хочешь.
В любой момент есть силы на любовь, особенно — когда она повсюду.
Принять себя, пойти с самим собой, беречь своих, которые не судят.
Все правильно: отдельно взятый миг необходим нам в жизни для чего-то.
И в каждом оживает новый мир, и оживляет, и гудит, как соты.
Такое человечье волшебство, любой души простой и теплый слепок.
Чтоб каждый день творить из ничего историю простого человека.
В одной минуте, в счастье и делах, тревоге, что в груди порою бьется,
любой из нас — обычная пчела.
Но приносящая на хрупких крыльях солнце.

10.09.18

это просто такой опешивший день недели,
вековая усталость, отчаяние эмпата.
недоразвитость, умещенная в чьем-то теле,
выливается в скудоумные постулаты.
кто обрезал вам крылья, вселенную и дороги,
если все, что творить в себе здесь, вы решили сами?
неужели «убогий» значит ещё «у бога»,
или это — уловка, которая не спасает?

это просто набат, временны’е удары гонга,
и плохая душа хорошей души не стоит.

торжество
незначительности
… показать весь текст …

Внезапное письмо Доу

Я и сам иногда не верил себе подолгу.
Примерялся, чтоб не делить себя на куски.

Иногда приступ нежности делал меня подонком, если был предназначен для чьей-то чужой руки.
Иногда я ревел от счастья, был центром боли, умещал в себе столько, что прочим не унести.
Если я убивал, то всегда убивал любовью — и себя, и других, чтоб на равных ложиться в штиль.
Иногда я молчал, иногда говорил часами — но ни то, ни другое мне выдохнуть не дало.
Потому что никто, появившись, не исчезает — и молчания так же мало им, как и слов.
Мне везло: я имел равновесие, был нам осью и, наверное, не обделял никого в правах…
Только в каждую остервенело-шальную осень к этой нежности добавлялась ещё глава.
К безысходности добавлялась ещё такая, у которой был отсвет все новых любимых глаз.
… показать весь текст …

Очевидцы истории часто врут,
по другому смешивая детали.

Правда есть, но у правды — характер крут. И особенно — если ее достали.
Я живу как в кино, как на сцене клоун. Выходила вчера, говорят, что завтра.
И читают, читают со всех сторон переписанный текст мой себе на завтрак.
А у правды характер — вести на фронт, заходить неожиданно в лоб и с тыла.
Вот они и трактуют наоборот пару важных деталей — чтоб лучше было.
Не лекарство — какой-то елей, бальзам льют на сердце себе: «А на самом деле…».

Правда лечит. Но легче закрыть глаза.
Сочинив уже после — что подглядели.

Столько всего вокруг,
столько всего во мне.

Нежности не берут те, кто других важней.
Нежности не хотят — отдергивают ладонь.
Всего-то один пустяк — не оставляй следов.
Не оставляй ключей, времени, цепких слов.
Снова иди ничей, ничьим не родясь теплом.
Ничьих не касаясь рук. Ни в чьем не сбываясь дне.

Столько других вокруг.
А нужного рядом — нет.

Как ты выйдешь вон из моих золоченных слов,
из моих предсердий, северен и сердит,
ледяная тишь моя будет всегда колоть чем-то острым в левой части моей груди.
Не могу ни уйти, ни тебя попросить уйти, ни тебя отпустить, ни просить тебя отпускать.
Будто просто кто-то решил нас переплести, чтобы мы не знали, что делать потом и как.
Я привыкла, что ты неизбывно живешь внутри, что тебя ни вынуть, ни глубже в себя воткнуть.
Потому повтори,
повтори же мне,
повтори,
почему и за что т, а к ты любишь меня одну.
Если больше не пересилить твою любовь и не выжечь тебя, и не вырезать изнутри,
я привыкла. Я знаю, как жить с этим. Бог с тобой.
Но всегда говори,
говори о ней,
… показать весь текст …

Капитан, разлюбивший море, не терпит суши. На груди твоей камень морской, а под этим камнем — сердце раковиной шумит мое имя, слушай,
слушай,
слушай меня,
не касаясь меня руками.
Лето — клетка, восточный город, жара и влага. Жизнь без моря понизила скорость до стойких сорок. И душа превращается в парусную бумагу, капли букв проступают из каждой солёной поры.
В каждой вспененной ссоре, оборванном разговоре, каждом «лю…», перебитом внезапным порывом ветра ты живёшь, разлучённый с морем, забывший море, пропитавшийся влагой морскою до миллиметра. Пот солёный, слюна солёная, губы сушит.
На спидометре — сорок и синь сквозь дыру в заборе.

Капитан, разлюбивший море, теряет душу.
Но под камнем, в груди твоей — я.
Значит, море.
Море…

27.07.18