Крайне противоречивая личность, да и документы, в общем, достаточно противоречивы. Здесь очень многое зависит от интерпретации, и от того, какими, на самом деле считать намерения Гапона в тот или иной отрезок времени. Ну, все-таки я бы хотел начать от печки, с того, что Гапон родился в 1870 году. Такой был урожайный год для России. В феврале месяце, и вот как раз 9 января ему еще не исполнилось 35 лет. Так. Почти уже исполнилось, но еще не исполнилось. Гапон был сыном волостного писаря, это достаточно зажиточный человек был и влиятельный в селе в Полтавской губернии. Был с детства религиозен, поступил в Полтавское духовное училище.
Дедушка ему читал там всякие священные книги и он очень впечатлялся, был таким набожным, действительно, мальчиком, и это было по призванию. По призванию, скорее всего, а не потому что, как гласила русская пословица, «поп — золотой сноп».
Причем в училище он вел себя достаточно нестандартно. Он увлекся толстовством, и одно время отказался от стипендии и зарабатывал на жизнь уроками. Ну, и ребенком был таким… мальчиком, подростком достаточно ярким, спорил иногда с учителями, что приводило к некоторым проблемам для последующего трудоустройства. Но, тем не менее, дальше пошла достаточно стандартная, довольно успешная карьера: дьякон, потом священник, женился, горячо любил свою жену — купеческую дочку. Жена через 2 года брака умерла, что, в общем, оказало на Гапона сильное воздействие. Он действительно любил свою жену. И вот в 1898 году 28-летний Гапон приезжает в Петербург, где поступает в Духовную академию. Он был привержен православию, он был человеком, искренне верующим и человеком, который верил, видимо, в действенное христианство.
Удивительно, что Гапон сумел как-то пробиться к Победоносцеву и Саблеру, товарищу, т. е. заместителю обер-прокурора Святейшего Синода и по их протекции был принят в Духовную академию. Но надо сказать, что способностями он выдающимися не отличался. Был сначала на курсе 25-ым, потом 47-ым, по болезни, вроде бы, и по неуспеваемости, по болезни, одно время академию не посещал, лечился. В конце концов, в 1903 году защитил диссертацию на степень кандидата богословия, т. е. диплом. Ну, как писали в отзыве на его диссертацию, посвященную сравнительному анализу приходов в русской и греческой церквях, что она, в общем, невелика по объему, 70 страниц, носит компилятивный характер. Но, тем не менее, степень присудить можно. Так что у Георгия Аполлоновича было, в общем, полное законченное высшее духовное образование.
Но дело, конечно, не в этом. Если, вообще, имеет какой-то смысл понятие «харизматическая личность» или «харизматический лидер», то вот Гапон, бесспорно, обладал этими качествами и этими свойствами. У него была очень яркая, выразительная внешность, привлекательная, такая грива темных волос, борода, горящие глаза. Он производил неизгладимое впечатление на слушателей, особенно на слушательниц. Был прекрасным оратором, и мог зажечь толпу. Кроме того, это человек, который действительно, и в каких-то частных поступках и по большому счету хотел блага народу. Вот такой эпизод. Однажды к дому Гапона подошел бродяга, который просил каких-нибудь сапог. Гапон сказал прислужнику, чтобы ему отдали штиблеты, его, гапоновские.
Прислужник в ужасе вскричал: «Да, их вчера только купили за 12 рублей!» Это по тем временам большие деньги. «Ну, вот именно этих и отдай», — сказал Гапон. И после этого он несколько месяцев ходил в каких-то дамских туфлях. Вот такой христианский поступок. Гапона обуревали идеи. Он хотел, чтобы были образованы какие-то трудовые колонии, например, из преступников, которые по мере исправления трудом будут переходить в колонии более высокого и более свободного разряда.
Например, он хотел организации каких-то рабочих обществ, организации обществ взаимопомощи и т. д. Служил он, надо сказать, законоучителем и священником в приюте для сирот и для бедных детей, в женском, для девочек, и пользовался среди воспитанниц большой популярностью. Злые языки даже утверждали, что иногда он чересчур много времени проводил в спальнях воспитанниц. Но это уже задним числом и это злые языки. Но, так или иначе, но Гапон, кстати говоря, женился, в конце концов, гражданским браком. Как православный священник он не имел права на повторный брак, он женился, повторяю еще раз, гражданским браком на своей воспитаннице Александре Уздалевой. И, в общем-то, из этой самой школы для девочек, из приюта для девочек был удален.
Вот эта деятельность, эти способности Гапона и его наклонности не остались без внимания, и с ним вступили в контакт, скажем так, деятели Охранного отделения. Но здесь мы должны неизбежно сказать несколько слов об идее полицейского социализма, так называемого, и о деятельности Сергея Васильевича Зубатова, — вероятно, самого талантливого охранника, офицера полиции в тогдашней России. Идея была в том, чтобы создать превентивно рабочие организации для того, чтобы души рабочих не попали, так сказать, в сети революционеров, — некие общества, которые бы дали выход энергии рабочих, их недовольству, их тяги к самоорганизации, и в то же время были под наблюдением полиции, естественно, не таком грубом, прямом, а через определенных людей, через агентов.
И Гапон стал сотрудничать с Зубатовым, а после его удаления, собственно, сотрудничал с другими чинами полиции. Но вот здесь первый вопрос из серии загадочных. Был ли он агентом Охранки или он был искренним человеком, который верил в то, что он делает. И на этот вопрос нет прямого ответа. С одной стороны, бесспорно, что Гапон получал какие-то деньги. Причем, видимо, он получал их из двух источников: от Зубатова первоначально и от тех людей, которые хотели, чтобы Гапон информировал их о деятельности Зубатова, от его врагов в Московском охранном отделении. Но деньги были небольшие. Речь шла о 100 рублях с той и с другой стороны.
Но тоже не маленькие деньги, но если сравнить с окладом настоящего тайного крупного агента вроде Азефа, который на пике своей карьеры получил 1000 рублей, что было равно окладу министра, то, в общем, деньги не очень большие. И Гапон вроде бы эти деньги, получаемые им из такого рода источников, тратил на этих самых рабочих и на организацию их досуга. В 1903 году на полицейские деньги он снял чайную, чайную-читальню, были такие. И, собственно говоря, постепенно стал формировать вокруг себя вот это самое рабочее общество, которое очень скоро было зарегистрировано под названием «Собрание русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга».
Идея была в том, чтобы создать превентивно рабочие организации для того, чтобы души рабочих не попали, так сказать, в сети революционеров, — некие общества, которые бы дали выход энергии рабочих, их недовольству, их тяги к самоорганизации, и в то же время были под наблюдением полиции, естественно, не таком грубом, прямом, а через определенных людей, через агентов.
И Гапон стал сотрудничать с Зубатовым, а после его удаления, собственно, сотрудничал с другими чинами полиции. Но вот здесь первый вопрос из серии загадочных. Был ли он агентом Охранки или он был искренним человеком, который верил в то, что он делает. И на этот вопрос нет прямого ответа. С одной стороны, бесспорно, что Гапон получал какие-то деньги. Причем, видимо, он получал их из двух источников: от Зубатова первоначально и от тех людей, которые хотели, чтобы Гапон информировал их о деятельности Зубатова, от его врагов в Московском охранном отделении. Но деньги были небольшие. Речь шла о 100 рублях с той и с другой стороны.
Но тоже не маленькие деньги, но если сравнить с окладом настоящего тайного крупного агента вроде Азефа, который на пике своей карьеры получил 1000 рублей, что было равно окладу министра, то, в общем, деньги не очень большие. И Гапон вроде бы эти деньги, получаемые им из такого рода источников, тратил на этих самых рабочих и на организацию их досуга. В 1903 году на полицейские деньги он снял чайную, чайную-читальню, были такие. И, собственно говоря, постепенно стал формировать вокруг себя вот это самое рабочее общество, которое очень скоро было зарегистрировано под названием «Собрание русских фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга».
Причем темпы ее роста были потрясающими. От нескольких десятков человек в сентябре 1903 года до 1200 человек в августе 1904-го, а к концу 1904-го-началу 1905-го, по разным данным, от 7 до 10 тысяч человек. Ну, для сравнения, всех всякого сорта революционеров в Петербурге, скажем, в конце 1904-го — начале 1905 года было максимум 500 человек, раздробленных на отдельные кружки.
Это Собрание разрасталось, уже было в Петербурге 10 отделов этого Собрания, и еще 11-ый был в Сестрорецке, и это стало влиятельной силой, большой силой. Причем Гапон выступал в роли защитника рабочих. Он умел договариваться с хозяевами, он умел, был вхож в приемные различных высоких лиц. Петербургский градоначальник, генерал Фуллан говорил речи на открытии тех или иных отделов гапоновского Собрания. В общем, гапоновская организация была сильна, влиятельна и вроде бы шла в правильном направлении, с точки зрения властей. Ну, чем они занимались?
Организовывали лекции, концерты, совместные встречи праздников. Организация была ярко выражено антиинтеллигентская, интеллигентов там не любили и не принимали. Попытки проникнуть туда социал-демократов заканчивались их изгнанием. Но это движение постепенно переходило от таких проблем, как создание кассы взаимопомощи, обсуждение книг, какие-то концерты и празднование Рождества, подарки детям, переходила к более общим вопросам. Неизбежно рабочие, которые не имели в то время в России никаких легальных организаций для защиты своих прав, приходили к мысли о том, что такая организация им нужна. Кроме того, ведь эта деятельность Собрания фабрично-заводских рабочих, она, в общем, носила, скорее, такой культурологический характер, чем характер защиты реальных прав и интересов рабочих. И вот Гапон, с какого-то момента, похоже на то, сошел с той колеи, которая была ему предначертана свыше, да, и видимо, и не собирался в этой колее все время находиться. Гапон видел себя как вождя и защитника этих самых рабочих. Да, и сами рабочие, по крайней мере, некоторые их лидеры подталкивали Гапона к другого рода деятельности. И если до поры до времени гапоновская деятельность была вполне успешной, то в самом конце декабря 1904 года нашла коса на камень. На Путиловском заводе уволили 4 рабочих, Гапон требовал их восстановить, их не восстановили. Возник острый конфликт, и постепенно и очень быстро стала созревать идея забастовки, а потом и шествия с целью подачи петиции о нуждах рабочего народа.
Петиция вряд ли могла найти отклик. Да, сама петиция, кстати говоря, была написана только 7 января, были там те или иные требования формулированы, а текст петиции в окончательном виде, это сейчас 3 страницы такого убористого шрифта через 1 интервал с множеством требований довольно детальных, окончательно она была отредактирована Гапоном и частью написана 7 января.
Вот когда потребовалось формулировать требования, там обратились и к интеллигентам. Там, видимо, принимали участие в написании части петиции Василий Богучарский, Тан-Богораз, известный писатель-этнограф, в прошлом народоволец, некоторые другие, но повторяю еще раз, большая часть и самая выразительная часть текста петиции принадлежит, бесспорно, самому Гапону. Началась забастовка. Сначала Путиловский завод забастовал, потом к нему присоединились ряд других заводов, в том числе, казенных и военных. А напоминаю, шла война. И был такой эпизод, когда рабочие фарфорового завода казенного, одного из крупнейших заводов, их делегат сказал, что они не хотят бастовать, отказываются. Гапон пригрозил, что придут тысячи человек и заставят вас бастовать, и завод встал, мгновенно. В начале января в Петербурге бастовало 106 тысяч рабочих.
Итак, власти напуганы. Вводится в Петербурге военное положение, потом отменяется, но войска, тем не менее, стягиваются. Гапон на свободе, он ищет сам выход из этого положения и видит его в манифестации, подаче петиции царю. Царь ее принимает и, в общем, как бы напряжение спадает. Таков был, видимо, план Гапона. План властей был не очень понятен, но в целом не допустить чего-то страшного и непонятного, тем более что власти подозревают здесь какой-то заговор революционеров, либералов и еще Бог знает, кого.
Стягиваются и пехота, и кавалерия: больше 20 эскадронов кавалерии и 800 казаков, командует Великий князь Владимир Александрович, дядя царя. И вот 7 января Гапон пишет петицию, кроме целого ряда требований конкретных от бесплатного образования до Учредительного собрания, здесь текст написанный вот таким, знаете, в стиле церковной проповеди в стиле Григория Богослова, я цитирую: «Государь, нас здесь многие тысячи, и все это люди только по виду, только по наружности.
В действительности же за нами, равно как и за всем русским народом не признают ни одного человеческого права, ни даже права говорить, думать, собираться, обсуждать нужды, принимать меры по улучшению нашего положения. Нас поработили и поработили под покровительством твоих чиновников, с их помощью, при их содействии. Чиновничье правительство довело страну до полного разорения, навлекло на нее позорную войну и все дальше и дальше ведет Россию к гибели. Мы — рабочие и народ не имеем никакого голоса в расходовании взимаемых с нас огромных поборов. Мы даже не знаем, куда и на что деньги, собираемые с обнищавшего народа, уходят.
Государь, разве это согласно с божескими законами, милостью которых ты царствуешь?" 7 же января Гапон встречается с министром юстиции, Муравьевым. Тот ему говорит: «Но вы же хотите ограничить самодержавие». «Да, — говорит Гапон, — это во благо царя. Если он это сам сделает, созовет хотя бы народных представителей, простит политических преступников, то тогда он будет всеми славен и не будет кровавой борьбы, кровавой революции». «Я приму необходимые меры», — говорит Муравьев. Поразительно, что именно это, что казалось немыслимым Муравьеву и всем другим, царь сделал ровно 10 месяцев и 10 дней спустя.
Но до этого была большая кровь, а после этого была еще большая кровь. Поразительно, что рабочие рассматривали шествие к Зимнему дворцу как одно из средств борьбы с чиновниками. Вот 9 января утром один из пожилых рабочих на Васильевском острове говорит, обращаясь к толпе: «Вы знаете, зачем мы идем, мы идем к царю за правдой. Невмоготу нам стало жить. Помните ли вы Минина, который обратился к народу, чтобы спасти Русь? Но от кого? От поляков. Теперь мы должны спасти Русь от чиновников, под гнетом которых страдаем». Итак, 9 января пошли к Зимнему дворцу. В 12 часов дня Гапон отслужил молебен во здравие царя на Путиловском заводе, и двинулись.
Гапон заранее сказал, он писал и министру внутренних дел, и императору о том, что народ придет к двум часам на Дворцовую площадь с тем, чтобы вручить эту петицию царю, что они будут вести себя смирно и что никакого беспорядка не предполагается. В эти дни, поразительно, в Петербурге не было никаких происшествий. Причем многие понимали, что, может быть, идут на смерть, потому что количество войск было огромным в городе. Этого не могли не замечать.
И один из рабочих пишет, Иван Васильев, жене: «Нюша, если я не вернусь и не буду жив, то, Нюша, ты не плачь, как-нибудь первое время проживешь, а потом поступи на фабрику и работай, расти Ванюру и говори ему, что я погиб мученической смертью за свободу и счастье народа. Я погиб, если это будет верно, и за наше счастье». Это был телохранитель Гапона Иван Васильев, который был убит первым же залпом. Это письмо оказалось пророческим. Толпа двинулась на Дворцовую площадь, около мостов и других важных пунктов их встречали отряды гвардии, отряды других частей, конница, стреляла, практически везде без предупреждения и рубила.
Вы знаете, вот там в одном из докладов говорилось, что были ранены, были произведены выстрелы из толпы, был ранен помощник околоточного, был убит пристав. И тот и другой были убиты армейскими пулями. Вот они шли рядом с толпой, сопровождая ее во избежание беспорядков. Стреляли сразу и, видимо, толпа наводила ужас. Огромная толпа с иконами, хоругвями, и, тем не менее… Петербург этого не видывал никогда. Причем разгон этого шествия сопровождался невиданными зверствами до той поры.