1
…Целый день я мастерил себе два закида на стерлядь, каждый длиной по полста метров. И это еще не особенно длинная снасть. У нас деревне взрослые мужики умело забрасывают закида и по семьдесят, и по восемьдесят метров! А то, что короче, мы называли закидушками.
Задача такой снасти — доставить крючки с насаженными на них червяками до «ходовой» Иртыша, то есть до самой стремнины реки, где наибольшие течение и глубина. Туда, где и любит обитать стерлядь, а то и осетр. Да и мелюзги всякой, которая любит безнаказанно обгладывать наживку, там нет.
Стерлядь самая странная рыба, какая есть в Иртыше (и не только там, конечно, но сейчас речь идет об Иртыше). Остроносая, с плоским ртом в низу треугольной головы, обрамленным жгутиками коротеньких усов, с веретенообразным и жесткокожным ребристым телом, ограненным несколькими рядов костистых шипов и наростов, с акульим хвостом, она для непривычного глаза выглядит отталкивающе.
Но для настоящего рыбака эта самая древняя страховидная рыба и самая желанная. Ее у нас еще называют «красновиной». Хотя мясо у «красновины» вообще-то желтоватое от жира и совершенно бескостное, держащееся на хрящиках.
Горячая и ароматная уха из стерляди, с плавающими на поверхности юшки янтарными кружочками жира, бесподобна, а разваренное очень мясо нежно и буквально тает во рту. Только что выловленную стерлядь можно есть и прямо на берегу. Ее распластывают, присаливают, дают постоять минут десять-пятнадцать, и затем впиваются в сочную мясистую плоть зубами, стараясь при этом не поранить губы и щеки не срезанными с кожи шипами.
Раньше стерляди на Иртыше, говорят, было завались. Она ловилась даже на простые удочки. Но когда аппетиты и рыболовецкие возможности живущих на реке людей, особенно с появлением моторных лодок и наплавных сетей, стали расти, стерляди стало куда меньше, и кучковалась она теперь как можно дальше от берега.
2
В шестидесятые годы, о которых идет речь, «красновина» на закида еще шла. Главное, надо было уметь как можно дальше закинуть эту снасть от берега.
Мне тринадцать, и я уже умею забрасывать закид — многметровую леску со свинцовым грузом на конце и привязанными повыше от него, на равном расстоянии друг от друга, четырьмя-пятью крючками на длинных поводках.
В моей практике сначала это была двадцатиметровая, потом тридцатиметровая закидушки. Но до стерлядей они, похоже, так и не доставали. Я ловил на закидушку крупных ельцов, окуней, случалось — и подъязков. Однако стерлядки мне так и не попалось - ни одной, даже самого маленького «карандаша», как называли у нас мелочь «красновины».
Но вот я выпросил у матери денег с получки на леску, купил ее аж стометровую бухту, и целый день просидел на на полу в горнице. Аккуратно размотал эту бухту, разделил пополам, перемотал уже на две деревянные плашки с V-ными выпилами на торцах, оснастил грузилами, вылитыми в ложке, поводками с крючками и поперечными палочками-хватами в метре высоты от грузил, чтобы удобно было, раскрутив утяжеленный грузилом конец лески, послать ее в реку, туда, где по дну ползают стерляди, нащупывающие своими усиками всякую живность и хватающие ее своими плоскими ртами, оснащенными не зубами, а хрящеватыми терками.
Черви у меня уже были — накопал накануне за огородами целую банку. Стерлядь лучше всего, конечно, ловится на «бормыша» — так у нас называют белесых ракообразных личинок бабочки-однодневки, живущих в глинистых норках под водой. Но тельца этих бормышей очень нежные, и при ударе крючков о воду в процессе закидывания донки просто слетают с них.
А вот на перетяг бормыши годятся как нельзя лучше, так как эта снасть, можно сказать, стационарная, однажды установленная, она «работает» все лето. И ведь кто-то же придумал ее! Берется бухта проволоки с пресс-подборщика, выжигается в костре, чтобы была мягче. От нее, уже выжженной, отмеряется метров сто-сто пятьдесят, на берегу вбивается кол, к которому привязывается один конец проволоки, с оставшимся мотком будущий браконьер (а эта снасть признана браконьерской, хотя и куда щадящей, чем перемет — от берега до берега, с острыми самодельными крючьями), садится в лодку с напарником, и они быстро плывут наискосок по отношению к течению, одновременно разматывая проволоку.
Когда почти вся проволока размотана и натянута, к концу ее привязывают тяжелый груз, обычно пару-тройку башмаков от гусеницы трактора, и сбрасывают в воду. Пока напарники возвращаются обратно, готовят к навязке на перетяг с пару десятков поводков с крючками, тяжелый груз в это время уже основательно просаживается в илистое дно реки, и перетяг таким образом оказывается закреплен намертво.
Остается, сидя на корме лодке и подтягиваясь руками за проволоку, навязать поводки с уже наживленным на крючки бормышами через каждые несколько метров, осторожно опустить натянутую течением и гудящую, как гитарная струна, проволоку в воду, и плыть на берег, да ждать — или ловить в это время на удочки и закидушки мелкую рыбку, или отправляться домой и заниматься своими делами.
Перетяги, как правило, наживляются на ночь и проверяются рано утром. Ну и днем снасть можно зарядить пару-тройку раз, хотя надо при этом опасаться инспекторов рыбнадзора — они нередко наезжают на своих моторках из соседнего, всего в пяти километрах, райцентра Иртышск, или из своего — Железинки, та правда, подальше, по реке все тридцать километров.
Это рыбной ловлей назвать, в общем-то нельзя — ты не видишь и не чувствуешь, как клюет и садится на крючок стерлядь. Попавшись, она обычно ведет себя вполне спокойно и с крючка, как правило, не срывается. Так что лишь остается сесть в лодку, и подтягиваясь по проволоке, снимать улов — если он, конечно есть. Но обычно есть. За ночь на перетяг может «сесть» от одной-двух до десятка стерлядок, а то и осетров (они тогда еще тоже водились в Иртыше).
За день можно поймать, таким образом, килограммов восемь-десять ценной рыбы, и оставив что-то себе, еще и торгануть. А наплавной сетью так вообще можно вытянуть из реки за несколько тоней уже десятки килограммов «красновины»!
3
Но у меня не было ни сетки, ни перетяга, лодки тоже не было. Так что я тогда, даже если бы и захотел, побраконьерничать бы не смог.
И я честно решил сам наловить на мамкин день рождения стерлядок. Я уже и так довольно знатный добытчик в нашей семье — заразившись от отца рыбалкой, я часами мог торчать все лето на пойменных озерах или на Иртыше, вылавливая щук на жерлицы, таская на самодельные удочки с ивовыми удилищами окушков и чебачков. Но стерлядь еще не ловил. И вот настал мой час, вернее, ее, стерляди!
Вооруженный двумя пятидесятиметровыми закидами и донной удочкой (чтобы между делом ловить еще и всякую рыбную мелочь вроде ельцов, сорог, пескарей и окуней), я ранним-ранним июльским утром, когда еще и солнце не выкатилось из-за ивовой рощи на восточной стороне Иртыша, где в тумане плавала верхушка Иртышского элеватора, отправился, позевывая, в сторону Коровьего взвоза.
Миновав еще спящее село с лениво побрехивающими во дворах собаками, но уже задорно орущими петухами, я спустился мимо длинной полосы огородов по гладко утоптанной тропинке под яр.
Там, за Коровьим спуском (сюда пастухи пригоняли на водопой совхозных коров, выпасаемых неподалеку в степи), на берегу уже маячили несколько фигурок рыбаков. Одним из них оказался отец моей одноклассницы дядя Коля Анисин. Он приехал на своем газончике, который оставил перед Коровьим спуском, и сейчас сидел на коряге у воды и покуривал, отгоняя табачный дым от загорелого лица.
Дядя Коля тоже был заядлый рыбак, но я никогда не видел его с удочкой. Он ловил только стерлядей. Вот и сейчас справа и слева от него виднелись сразу четыре или пять закидов с глиняными «кивками», прикрепленными к провисшей над водой леской, перекинутой через воткнутые в песчано-илистый берег рогатины. И дядя Коля внимательно за ними наблюдал, переводя взгляд с одного на другой. Но кивки висели неподвижно.
Дальше, на Белых камнях, торчали две маленькие фигурки кого-то из наших пацанов, но те были с донными удочками — было видно, как они время от времени суматошливо взмахивают над головой удилищами, выдергивая серебристых чебачков.
4
Я решил далеко от дяди Коли не уходить — это место заведомо было стерляжье, здесь, на береговой ровной полосе протяженностью метров в двести-триста под крутым яром всегда ставились закида. А дальше берег был усыпан обломками известняка, гальки, и закида разматывать было неудобно — леска обязательно за что-нибудь цеплялась.
Проходя мимо дяди Коли, я учтиво поздоровался с ним. И остолбенел: у ног дяди Коли, в воде на проволочном кукане, конец которого был прикручен к воткнутой в землю палке, лениво шевелили хвостами и плавниками, тесно прижавшиеся друг к дружке своими ошипованными боками, остроносые и крупные, под килограмм и более, стерлядки, и один плотный, с более тупым носом, «карыш» — осетренок килограмма на полтора.
— Так вы с ночи здесь сидите, дядя Коля? — севшим от острой зависти голосом спросил я. Дядя Коля хмыкнул:
— Да ну, буду я еще тут ночь торчать! Вот пару часов назад приехал, и самый клев застал…
Пару часов назад… Это что, мне надо было бы в три часа вставать? ! Да ни за что! Мама в пять-то меня едва растолкала.
Это она на днях обмолвилась, что соскучилась по стерляжьей ухе и хотела бы прикупить рыбки у нашего известного деревенского браконьера Гришки Качургина (тот ловил красновину наплавной сетью на моторной лодке и продавал ее), но я гордо заявил мамке, что сам наловлю.
И вот я на берегу, стою и капаю слюной над чужим уловом. Надо было и мне не два, а три или четерые закида смастерить! Глядишь, тоже бы наловил такую же ораву красновины. А карыш-то, карыш каков! Чисто водный динозавр!
Взяв, наконец, себя в руки, я быстро прошагал мимо дядиколиных снастей, но далеко отходить не стал, так, метров на двадцать, и стал было выкладывать из своего трехлитрового бидончика закида (для стерлядей у меня в кармане был припасен кукан, только из шпагата). Но дядя Коля заворчал, что я могу перехлестнуть его крайний закид, и я нехотя отодвинулся еще на десяток метров.
Размотал первый закид, воткнул планку в землю, для верности вдавив ее еще и каблуком башмака, насадил на крючки (у меня их было по три на каждом закиде) червей, взялся за поперечный захват и, медленно, с небольшим ускорением раскрутив по вертикальной орбите грузило, и на четвертом или пятом обороте послал его над водой и немного вверх в намеченном направлении.
И сам удивился, как, стремительно унося за собой распрямляющиеся витки лески, грузило точно булькнуло в воду с нужным мне отклонением поперек течения. И пока тяжелый свинец не лег на дно, натягивающуюся леску сносило и сносило. Наконец, она натянулась до конца и легла окончательно почти поперек реки и чуть наискосок.
Я хлопотливо воткнул впереди планки одну из принесенных с собой рогатин, приподнял и навесил на ее развилку. Потом разгреб на берегу песок, добрался до влажной и тугой глины, выколупал приличный кусок, немного смочил его и хорошенько размял для пластичности, налепил на протянувшуюся над водой леску. Она тут же провисла под весом кивка.
Теперь, если начнет клевать, я сразу увижу — кивок будет дергаться, подниматься или опускаться. Конечно, я тогда уже знал, что есть специальные звоночки для этого дела. Но у нас в сельском магазине их не было, к нам и леску-то и крючки редко завозили. Так что все рыбаки у нас обычно использовали этот дедовский способ.
5
Дядя Коля, время от времени поглядывающий в мою сторону, поймал мой взгляд, и с улыбкой, одобрительно оттопырил большой палец. Дескать, все правильно делаешь. А то! Не на Иртыше ли я вырос?!
Второй закид размотал метрах в десяти от первого. Но с ним мне пришлось помучиться. Сначала я рано запустил раскрученное грузило, и оно упало в воду, утащив за собой даже меньше половины лески. Второй раз я закинул все, но со свистом ушедшая за грузилом леска легла не навстречу течению, а за ним. И когда грузило улеглось на дно, то его снесло совсем к берегу. Пришлось снова забрасывать, предварительно насадив новых червей — насаженные ранее были сбиты от ударов об воду.
Пока я провозился со своим закидами, уже и белое колесо солнца выкатилось на юго-востоке, утренний туман над рекой рассеялся, стало заметно припекать. Было уже часов семь утра. Помыв руки в теплой воде (сразу захотелось искупаться), я решил устроиться с удочкой между своими двумя закидами, чтобы потаскать чебачков.
В это время всегда хорошо клюет — вон как снуют у берега стайки мальков, а на гладкой поверхности желтовато-зеленой воды то и дело с бульканьем расплывались круги. Это шустрые ельчики выхватывали падающих в воду мушек и прочих насекомых и все. Иногда из воды вылетали и с плеском падали обратно небольшие щурята, окуни, гоняющие мальков. Жизнь в Иртыше кипела! Интересно, а что творится на его дне, особенно около крючков моих закидов?
Но пока глиняные кивки висели неподвижно. А мой сосед, дядя Коля, начал сматывать свои закида. Он работал на автобазе в райцентре, это ему каждый день надо было ездить туда за двадцать пять километров, чтобы получить путевку и отправиться в очередной рейс. Впрочем, дяде Коле с таким-то уловом можно было отправляться домой с чистой совестью — вон сколько у него на кукане красновины!
Вздохнув, я размотал свою удочку-донку, сбегал за торчащей неподалеку от меня оставленной кем-то рогулиной, выдернул ее и воткнул на своем месте поближе к воде. Наживил крючок, забросил удочку и, закрепив удилище в рогатине, стал ждать поклевки. Она не заставила себя долго ждать.
6
Сначала пошли пескари — один, второй, третий! Их сменили ельцы — некрупные, сантиметров на восемь-десять, но тугие, с мясистой спинкой. Они энергично ворочались в сжатой ладони, пытаясь вырваться, пока я их снимал с крючка, и ладонь ощущала трепет это тугой рыбной плоти, страстно желающей вернуться обратно в воду. Но ельцам, как и ранее пойманным пескарям, приходилось плюхаться в теснину наполненного водой бидончика, который глухо позвякивал от ударов мечущихся рыб.
Охваченный азартом утреннего клева всякой пузатой и не очень мелочи и едва успевая поправлять сбившегося или менять обглоданного червя, я на какое-то время забыл о своих закидах. Но вот, закинув в очередной раз удочку и закрепив ее на рогульке, я бросил взгляд на закид слева, и у меня перехватило дыхание.
Натянутая леска ослабла настолько, что глиняный кивок лежал в воде. Так могло быть лишь в том случае, если там, далеко от меня и на большой глубине, кто-то хватанул червя на крючке и сдвинул с места тяжелый свинцовый груз. Это могла сделать лишь крупная рыба.
Дрожащей рукой я ухватился за лежащую в воде леску, потянул ее на себя и ощутил чувствительный толчок, потом другой.
«Есть!» — возликовал я и, дернув на себя сильнее обычного — ну как обычно подсекал клевавших на закидушках окуней или подъязков, — стал, попеременно перехватывая обеими руками леску, вытягивать закид из глубины.
Это была долгая история — все же полста метров! — и я все боялся, что тот, кто сидит там, на крючке, а может, он и не один, возьмет да сорвется. Но нет, тяжесть была стабильной, и леску натужно стало водить то влево, то вправо. У меня пересохло в горле, под коленками противно затряслось, гулко билось сердце.
И вот оно, что я страстно хотел увидеть на том конце, всплыло, и, вспарывая задранным кверху носом воду, неумолимо приближалось ко мне. Стерлядка!!! И не маленькая — даже отсюда я видел, — сантиметров сорок, а то и поболе!
Наконец, я выволок свою первую в жизни, самостоятельно выловленную «красновину» на берег, и на всякий случай протащил ее подальше от воды к яру, и она покорно волоклась за мной на крючке, оставляя на песке две параллельные бороздки от костяных шипов на брюшке.
А затем я с дикими криками стал скакать вокруг своего драгоценного улова, исполняя какой-то языческий танец. Хорошо, что дядя Коля уже уехал, а то бы он наверняка немало посмеялся надо мной.
И лишь потешив свою душу, распираемую радостью и гордостью, я присел на корточки над лениво ворочающей своим акульим хвостом стерлядкой, крепко зажал в левой руке ее носатую колючую голову с тусклыми маленькими глазками, а правой стал вытаскивать крючок, застрявший у нее глубоко во рту.
Провозился я с этой процедурой недолго, так как крючки на закидах у меня были навязаны с длинным цевьем, специально для стерляди, да и сама рыбина, сделав рот дудочкой, невольно помогла мне высвободить острие крючка. И скоро я насадил ее, тяжеленькую, около килограмма, пожалуй, на кукан, свободный его конец привязал к рогатуле, и опустил стерлядку в воду.
Полюбовавшись, как темноспинная рыбина, то и дело высовывая острый нос и колючий хребет из воды, плавает у берега, я, наконец, посмотрел в сторону второго закида. И от неожиданности заорал на весь Иртыш:
-Ааааа, блииииинннн!
А может, и не «блин», точно не помню сейчас. Так еще бы: леска на втором закиде то натягивалась до упора, пригибая гибкую ивовую рогулю к воде, то вновь ослабевала и опускалась. Я со всех ног кинулся туда и торопливо стал выбирать леску. Шла она, не в пример первому случаю, очень тяжело. И я уже размечтался, что мне на крючок сел не иначе, как карыш — осетровый детеныш.
Но когда я вытянул уже больше половины лески, на поверхность всплыли сразу две стерлядки, правда, поменьше первой, и стали дергаться на поводках в разные стороны. Две! Это было что-то! Еще и часу не прошло, как я пришел на рыбалку, а мне попались уже три стерлядки. Этак до обеда я их натаскаю черт знает сколько! Может, там, в глубинах Иртыша, меня дожидается целая стая стерлядей…
7
Суетливо снимая с крючков красновины - надо было поторопиться, чтобы снова наживить и забросить закида, коль пошел такой клев, я только сейчас обратил внимание на рокот лодочного мотора. Поднял голову и оторопел. Прямо к тому месту, где я сейчас находился, направлялась моторная лодка. Еще минута, и она уткнулась носом в берег.
В лодке сидели два взрослых мужика, один в фуражке с блестящим лакированным козырьком и с кокардой, с висящим на груди биноклем. На борту потертой дюралевой лодки красовалась белая надпись «Рыбнадзора». Оба-на! Только их здесь и не хватало, в столь радостный для меня момент.
Рыжеволосый и рыжеусый мужик в кокарде спрыгнул с носа лодки на берег, подошел ко мне. Второй, чернявый и в обычной кепке, остался сидеть на корме у мотора, покуривая и поплевывая в воду.
— С уловом! — ехидно улыбаясь, поздравил меня обладатель форменной фуражки. — Ну, и куда складываешь свою добычу, рыбачок?
Я промолчал, вытирая испачканные руки о штаны. Инспектор пристально огляделся по сторонам, и шагнул к рогулине, в воде у которой бултыхалась первая моя стерлядка. Он присел, отвязал кукан, приподнял стерлядку и пробормотал: «Ну, ничё так!».
— Тащи сюда и тех! — приказал мне инспектор.
— Вам надо, вы и тащите, — сумрачно сказал я.
Откуда он только приплыл, так по-партизански. Из Иртышска, наверное, они сюда часто наезжают, чтобы подкараулить и выловить наших деревенских браконьеров (да их у нас и было-то три-четыре всего), рыбачащих с наплавной сетью или на перетяг. А сегодня никто из них с утра на промысел не вышел, как чувствовали, и даже дядя Коля со своими закидами и ведром стерляди смылся вовремя. Зато я, дурачок, попался!
Этот гад явно собрался лишить меня первого моего стерляжьего улова. Эх, если бы я увидел его раньше, то сгреб бы всех стрелядок в охапку и задал стрекача в гору, лови меня потом! А тут что уж, попался. Я знал, что стерлядей без особого разрешения ловить нельзя. А откуда ему у меня быть, этому разрешению?
— Ты понимаешь, что я должен тебя, вернее, твоих родителей оштрафовать за незаконный вылов осетровых пород рыб? — начал меня стращать инспектор. — И знаешь, на сколько? Штанов у вас не хватит, чтобы рассчитаться, понял? Как твоя фамилия?
— Сидоров, — сказал я.
— Ага, Сидоров, — согласился инспектор. — А Иванов и Петров уже ушли? Или это они вон там, поодальше, рыбачат? И тоже на закида? Ладно, некогда мне тут с тобой. Обойдемся на первый раз без протокола, но больше мне не попадайся…
Инспектор подобрал моих стерлядок с песка и вместе с той, что на кукане, закинул в лодку. Они с костяным стуком ударились о дно лодки, похоронив мою мечту побаловать мамку стерляжьей ухой на ее день рожденья.
Но этот изверг в фуражке еще, оказывается, не закончил свою борьбу с попавшимся ему злостным браконьером. Он поочередно подошел к моим валяющимся на берегу закидам, и у каждого в нескольких местах перочинным ножом перерезал леску, а грузила с крючками закинул в воду.
— Вот так! — удовлетворенно сказал служивый. — А теперь поехали.
8
Он оттолкнул лодку от берега и запрыгнул на ее нос, а его напарник завел мотор и не спеша стал выруливать от берега.
Я сквозь навернувшиеся на глаза злые слезы высмотрел на берегу приличный кусок высохшей до состояния камня глины, швырнул его в сторону удаляющейся лодки и, подхватив свой бидончик с хилым уловом, поплелся в сторону деревни.
Маты и угрозы, полетевшие с лодки в мою сторону, стали свидетельством того, что я в кого-то из этих мужиков попал, и послужили хоть малой компенсацией за причиненный мне на сегодняшней рыбалке материальный и моральный ущерб.
А ведь так все хорошо начиналось!..