- Старик, не забудь из ‘'Приозерного'' привезти зарисовку о механизаторе!
К массе поручений, полученных молодым литсотрудником районной газеты «Ударник полей» Локтевым на командировку в совхоз от редактора и завсельхозотделом, ответственный секретарь добавил еще одно.
— Мало, понимаешь, пишем мы о людях труда. А надо больше, — наставительно сказал начальник штаба редакции. — Ну, проваливай, некогда мне тут с тобой.
Он хлопнул Локтева по угловатому плечу и уткнулся в гранки.
Через три часа утомительной езды в раскаленном, пыльном «пазике», корреспондент ступил на землю «Приозерного». А еще через час вместе с агрономом Прусовым он уже раскатывал по совхозным полям.
День был жарким, суматошным. Корреспондент исписал к вечеру почти весь блокнот. Из этого хаотичного нагромождения имен, цифр, неразборчивой скорописи в прохладной тиши редакционного кабинета должны были родиться корреспонденция, статья, несколько заметок. А вот зарисовки не было.
— В пятой бригаде я тебя сведу, мил человек, с Иваном Ралдугиным — классным механизатором, орденоносцем, -пообещал агроном Локтеву. — Он, можно сказать, потомственный земледелец — в его роду пахари прослеживаются аж до пятого колена. Вот ты можешь сказать, кто был твой пра-пра-прадедушка?
— Не могу, — честно признался корреспондент.
— То-то! — обрадовался агроном. — А Ралдугин — скажет.
Солнце уже клонилось к закату, когда они приехали к паровому полю. По нему, натужно рокоча, ползали штук пять тракторов с плоскорезами. Один из них, с трепыхающимся на кабине алым флажком, остановился на краю поля по сигналу агронома.
— Здрасьте вам! — пророкотал здоровенный механизатор. Руки у него были огромные, даже на фалангах пальцев поросшие бурой шерстью. На широком, темном от пыли лице, ослепительно сверкали белки глаз и ровные зубы. Из-под кожаной вытертой фуражки выбивались задорно трепетавшие на ветру пряди вьющихся и пегих от пыли волос.
— Ваня, я тебе корреспондента привез. Ты ему все о себе обскажи. И о себе, и о предках. Вот кто был твой пра-пра-прадед? — Агроном толкнул незаметно Локтева: «Сейчас, мол, он тебе всю родословную выложит, только успевай записывать».
— Пекари были Ралдугины завсегда, — с достоинством пробасил тракторист, закуривая. Он с наслаждение затянулся, отчего сигарета тут же стала на треть меньше, и выпустил густые струи дыма сразу из ноздрей, рта и, кажется, ушей.
— Я первый ударился в технику у нас в роду — и не жалкую об этом. Но хлеб печь могу — это у нас, у Ралдугиных, в крови.
— Тракторист ли, пекарь — все одно с хлебом связано, — ничуть не смущаясь, подытожил агроном. — Ну ладно, вы балакайте, а я пойду машиной займусь — что-то сцепление барахлит.
Корреспондент с трактористом уселись на кромке поля. Иван Ралдугин оказался человеком неординарной судьбы. Они проговорили не менее часа и тепло простились, весьма довольные друг другом.
— Ну, как тебе наш Ралдугин? — спросил агроном Локтева по дороге на центральную усадьбу.
— Хороший мужик! — с оживлением ответил корреспондент. — Я про него, пожалуй, очерк напишу. Шутка ли: в сорок лет два ордена, три медали…
Он действительно написал очерк. Материал получился очень живой и был признан в редакции лучшим за неделю.
Снова в «Приозерный» репортерская судьба завела Локтева месяца через два. Он зашел в вагончик полевого стана, когда там уже закончился обед. Ралдугина корреспондент узнал сразу — тот одиноко сидел за столом все в той же кожаной фуражке и сосредоточенно ел гуляш, запивая его компотом из большой алюминиевой кружки.
Вот он тщательно подчистил корочкой хлеба дно тарелки, выловил из кружки разваренные фрукты, обсосал их и стал с хрустом разгрызать косточки. Газетчика он не замечал.
«Вот уж, действительно: кто как работает, так и ест», — с уважением подумал Локтев и кашлянул.

Иван Ралдугин посмотрел на него ничего не выражающим взглядом.
«Не узнает меня, что ли? Вот и распинайся, пиши о таких», — обиженно подумал корреспондент.
В это время в вагончик заглянул кто-то из механизаторов и игриво сказал:
— Кудрявый, ты уже закончил прием пищи? Айда в курилку, «козла» забьем.
Ралдугин метнул в его сторону тяжелый взгляд, и парень исчез.
— Слыхал, как меня величают? — криво усмехнулся великан. — А когда-то был Иван Лукич. Думаешь, кого мне надо за это благодарить, а?
Локтев ничего не понял и растерянно хлопал глазами.
И тут Ралдугин не спеша вынул из кармана аккуратно сложенную, уже потертую на изгибах «районку», развернул ее и молча пододвинул корреспонденту. Локтев увидел свой эффектно заверстанный в подвал очерк «Хлебороб, сын пекаря», а в нем — отчеркнутые красным карандашом строки.
Гулко сглотнув, газетчик прочитал свои слова: «Могучий, кудрявый, он как бы олицетворяет собой былинную мощь и красоту русского человека — пахаря, ратоборца». Локтеву нравился этот оборот.
По-прежнему ничего не понимая, он поднял глаза.
— А теперь смотри сюда, — прогудел, как из бочки, Ралдугин, и сдернул с головы фуражку. Газетчик все понял и крепко зажмурил глаза.
Неизвестно, какой такой ураган пронесся над головой героя его очерка, но он слизнул с нее почти все волосы.
Иван Ралдугин оказался обладателем шикарной огромной лысины, ехидно отблескивающей своей полированной поверхностью прямо в глаза корреспонденту. Лишь с висков да за ушами у механизатора свисали жидкие пряди чудом уцелевших русых волос с жалкой претензией на волнистые локоны. Их-то неукротимое воображение газетчика и превратило в залихватские кудри.
Корреспондент, надо отдать должное, был скор на ногу и не стал дожидаться, пока в оскорбленном великане проснется «былинная» ярость. Он поспешил ретироваться из вагончика, лепеча на ходу в свое оправдание что-то вроде: «Простите, я не знал… я просто не разглядел, честное слово… И вообще, это ваша фуражка меня подвела…»
Под конец этой правдивой истории скажу, что Локтев после того случая приложил все усилия и старания, чтобы стать не только одним из самых оперативных и продуктивных журналистов в своей редакции, но и самым внимательным и осторожным.
И его даже потом забрали в областную газету! Где мы с ним и познакомились, и он мне как-то на дружеской пирушке рассказал эту правдивую историю, а уж я вам, друзья мои.