прости меня.
я не могу помочь — я разрушитель больше, чем помощник.
еще один год жизни выбит прочь, но боль цветет со свойственной ей мощью.
я стал тебе единственной тропой к пространству отдалившегося неба;
дымящейся стремянкой, сразу в бой ведущей устрашенного эфеба.
я стал тебе надеждой,
стал теплом,
цеплявшим сердце
заостренной финкой.
какой в том смысл?
все мы барахло размером с неприметную песчинку.
нас всех забудут — мы не будем тлеть, в веках и беззавете догорая;
никто из нас не сможет ни на треть
увидеть мир
с разбитых лестниц рая.
ты знаешь,
что,
конечно,
я не тот,
кто мог подать спасительную руку.
проходит опостылевший нам год, но мы не станем ближе друг для друга.
мы оставляем счастье и любовь, и, наконец, нас отпускает полночь,
но, всё же, я могу разрушить боль
в обмен
на утопическую
помощь.
______________________________________
Хоть убегай ты, хоть оставайся —
но здесь никто тебя не спасёт.
По битым стёклам под звуки вальса
тебе не выдохнуть «вот-и-всё»,

тебе ещё продолжать кружиться,
хрустеть, как сахару на зубах.
Рубашка в клетку, футболка, джинсы,
фарфор лица и в груди набат.

Сидеть, размешивать звонко ложкой
в фамильной чашке созвездий снег,
искать на глобусе непреложных
щербатых истин, которых не хватает, чтоб наконец-то спиться,
чтобы оглохнуть, окаменеть.
Вот Круглый Стол, ты последний рыцарь,
вот тихо плещется в сумке медь.

Ещё не злато — уже монеты.
Где нить твоих драгоценных руд?
Оруженосец вздыхает: нет, нам
не виться знаменем на ветру.

Куда ни сунься — везде не местный,
два раза звали за гаражи.
Мелькали фразы, пролёты лестниц,
в плечо неровно дышала жизнь.

За новогодними витражами
не видно стало, где фронт, где тыл.
Секундной стрелки стальное жало
слилось с подкожностью пустоты.

Как обещалось, никто не спасся,
и пиксель битый, и кровь густа.
В висках пульсируют звуки вальса.
Играем в прятки. Считай до ста.