Я жадно касался костяшками холода клавиш…
Я жилы басов напрягал в суете иступленья…
И Малый один, вдруг, сказал:
«Лабух!
Можешь ведь!
Прешь!
Да не шаришь,
Будь проще! Раздвинь ей,
Сегодня, до хруста колени…»
И масло Любви заливало Пространство и Время
И Страсть выходила наружу под рык саксофона…
Так лязгает, лопнувши, сцепка, слабея на крене
И падают с насыпи в давке смертельной вагоны…
Я знал, что все ноты не годны для Жизни и Джаза,
Я видел — синкопы срезают макушки мелодий,
Так пули свистят и колотятся хрупкие вазы
Об пол …
И Любовь боссановой прозрачной уходит…
Я трогал ее, так касаются щетками меди,
Так свинг загоняет толпу, содрогаясь в желанье…
Я жаждал ее,
Я… на три четверти бредил,
Я пил молдованский усталый, гнилой «Мукузани»…
И блюза тупые, открытые,
ржавые бритвы,
Мне простынь стелили, и вены надрывно вскрывали…
Я жил…
Я играл…
Я цедил как, молитву…
Лишь имя ее…
Ну, а Джаз?!
Джаз давил… на педали…