Доктор говорит, всё отлично, операция прошла удачно, анализы хорошие, всё куда лучше, чем надеялись.
Яков Петрович чувствует, доктору хочется, чтоб его похвалили, молодой, бритый наголо, что за мода такая, здоровенный, ладони как лопаты, на бандита похож, не на хирурга, а поди ж ты, никто не брался, он рискнул.
Как не похвалить, никто ж не брался.
Доктор говорит, завтра к часам двенадцати выпишем, и уходит довольный, гордый собой и своим уменьем.

Яков Петрович смотрит на жену и не знает, как жить дальше.
Будто выросла вокруг тёмная стена, высотой до неба.
Плоть исцелили, живи да радуйся, а душа как погасла.
Он с людьми сходился туго, характер скверный, не подарок, а Люба весёлая, лёгкая, Люба уравновешивала.
Раньше сердился, хоть пять минут можешь помолчать? смеялась, нам на семью и одного бирюка хватит!
До операции всю палату развлекала, женщины говорили, жене вашей на сцену надо, артистка, заведующий дежурил, зашёл к нам, вышел через час, сказал, насмеялся на неделю вперёд, как есть артистка!
Сейчас молчит, спросишь — ответит, он и так, и этак, и про соседей, и что в газете вычитал, и что в телевизоре высмотрел, а она посмотрит, по руке погладит и снова молчит.
Только вчера вот, сидели в холле, глянула вслед какой-то бабе, сказала, запах знакомый, помнишь, французские духи завезли, двадцать пять рублей флакончик, ты час в очереди стоял, взял два разных, а по одному давали, тётки тебя чуть не разорвали, я ругалась, целых пятьдесят рублей на ерунду, а они так пахли, что летать хотелось.

Вечером Яков Петрович варит бульон, уже наловчился, даже вкусно.
Пакует сумку на колёсиках, в один пакет пальто, ботинки, в другой тёплые брюки, свитер, бельё.

Просыпается рано, за окном морось, совсем зимы испортились, одно название, что декабрь, снега, считай, и не было.
Запивает таблетки тёплым чаем и думает, как жить дальше.
А потом понимает, что нужно сделать.
В личной заначке скопилась почти пенсия, кому прокладку в кране поменял, кому форточку починил, с близнецами этих, с пятого этажа, несколько раз сидел, смешные дети, добрые, шесть лет, а чего только не нарассказывали, умные растут, Любе не говорил, что ему деньги давали и он брал, расстроилась бы, нельзя, не по-соседски.

На пересадочной вылезает, сумка, палка, чуть не падает, хорошо подхватили.
Метрах в ста магазин, сверкающий, из другой жизни.
Яков Петрович вглядывается в ценники дальнозорко и ахает, и на половину пузырька не хватит.
Сердце начинает трепыхаться, будто хочет вырваться из надоевшего тела.
Яков Петрович сидит на низком диванчике и не знает, как жить дальше.

Давайте на выход! нечего рассиживаться! мёдом тут этим бомжам намазано! говорит продавщица, глаза злые, недолюбленные.
Яков Петрович хочет сказать, сейчас-сейчас, отдышусь и пойду, но воздуха не хватает.
Продавщица повышает голос, не тормози, дед, встал и пошёл!
На шум оборачивается женщина, нет, такую только дамой назвать, как из телевизора, резко говорит продавщице, воды, быстро! есть с собой лекарство? да? ничего, сейчас пройдёт, вот, запейте.
Садится рядом, дедушка, такую погоду лучше дома переждать, а вы на прогулку, жену выписывают? подарок купить хотели? и не говорите, ужасно дорого, ну как, отпустило? я вас отвезу, не отказывайтесь, три остановки в машине лучше, чем три остановки в автобусе, мне всё равно по дороге.

К самому крыльцу подъехал, как барин.
Погодите, говорит, передайте жене, от меня, пусть выздоравливает.
Суёт в руки коробочку и уезжает.
Господи, а он, дурень старый, ни как звать не спросил, ни номера не запомнил, ни спасибо толком не сказал, где ж её теперь искать.

Люба говорит, что это? духи? настоящие? где ты их взял? это мне?!
Яков Петрович говорит, тебе, кому ж ещё, не украл, одна красавица подарила, дай сюда, целлофан сниму, нравится?
Люба вдыхает, как те, точь-в-точь, как те, признавайся, Иванов, я по больницам, а ты с красавицами романы крутишь, на день без присмотра оставить нельзя!

Домой едут на такси.
Люба говорит, поживём ещё, Яшенька, правда? и улыбается прежней своей улыбкой.
Яков Петрович проглатывает ком в горле, конечно, поживём, куда ж мы денемся.

В такси пахнет лавандой, жимолостью, бергамотом, ирисом и белой лилией, в средних нотах жасмин и тубероза, в базе сандал, акация и кедр.
Яков Петрович в таких тонкостях не разбирается, ему — просто цветами.
Стена не исчезла, нет.
Но отступила.
Значит, ещё поживём.
А куда ж мы денемся.