«К чужим берегам — корабли да шхуны; а к нашим-то всё говно да веточки!» За то, чтобы всё кончалось… Хо-ро-шо!
Есть у нас подруженция. Марина, Маришка, Маринесса, Мариха. Марья — чаще всего. Хотя вообще-то с виду это гладкая, успешная, сдержанная Марина Антоновна. Марью выдают глаза — иногда, несмотря на строгий голос и серьёзную мину, её глазищи так и сыплют искрами, так и плещет там лукавство пополом со смехом! Марья, кстати, зная об этой своей особенности, на важные переговоры научилась носить очки. В чёрной оправе. Потому что начальство Марье как-то раз за спиной кулак показывало, пока она таращилась изо всех сил, чтобы не заржать прямо на совещании. Такая вот смешливая при ужасно-серьёзной-работе.
Так вот, время от времени Марья нас балует рассказами о своих любовных похождениях. Да, ещё она несколько эксцентричная мадам. Было дело, сидим в летней кафешке. У Марьи как всегда безупречный летне-деловой вид — лёгкое строгое платье, шпильки, часики, очки, косынка, тогда как мы все в майках и шортах. Марья только вернулась от очередного любовника. Мы не в силах её отпустить домой — не терпится услышать про очередное Марьино увлечение. Она только-только окончила рассказ, мы молчим, перевариваем, перед тем, как грянет грохот смеха над нашим столиком. И тут она выдаёт: «Да, девочки, к чужим берегам — корабли да шхуны; а к нашим-то всё говно да веточки!» У официанта на лице прямо написано было — «Кто?! Кто это сказал?!» потому что нас крючило от смеха, а Марья сидела с безмятежным лицом, типа — она тут ни при чём, кофий пьёт.
Да, и ещё — наш нежный цветочек умеет разговаривать басом. Натурально, басом. Мужицким. Поэтому истории в её исполнении в лицах не могут оставлять равнодушными.
Так вот. Марья человек принципиальный, замуж она не хочет. Хотя желающих — море разливанное. А зачем? пожимает она плечиками. Меня в единоличное пользование захапать — это нужно справку из дурки, как минимум, иметь. И вот завёлся у Марьи ухажёр. Так себе мужичишко, если честно. Кривоногонькой, лысый, работка у него невнятная, машинка серенькая… Но Марью в этот раз пропёрло. Надолго так. Всерьёз, можно сказать. Прошло сколько-то времени, от Марьи нет и нет вестей — ни тебе похождений, ни тебе историй, ни тебе Марьиного искристого хохота, ни-че-го. Нет, какие-то новости были, конечно. Марьин ухажёр взялся её то ли воспитывать, то ли переделывать — и то и другое в её случае безнадёжно, а то и опасно. Он, видимо, об этом не знал. А жаль. Спросил бы нас. Не звонит ей неделями, встречаться толком не хочет, однако Марью окончательно не посылает. И в конце концов стала она у него что-то вроде девочкой по вызову. Позвонил, приехала, переспали, попрощались. И надоело это ей ужасно просто! Марья даже один раз поплакала. От злости.
Не успели мы в очередной раз обсудить — уж не замуж ли девка собралась? как Марья позвонила сама. Причём очень удачно — все были в сборе. Марья в телефон тихонько хрюкала от смеха, всхлипывала и мычала. Алёнка, как самая на машине, метнулась ласточкой за нашей красоткой, мы же в нетерпении обгрызали ногти и гадали, что на сей раз нам расскажет блистательная Марина Антоновна.
Далее с её слов:
— Ой, девочки!.. Ой, как я без звездюлей ушла — сама не знаю! Ой, уфф, уххх, не могу просто! Рассталась я с ним, девушки! Вот прям сейчас. Ихих! Ахаха!!.
Мы уже подпрыгиваем от нетерпения, потому что она не может спокойно говорить — её просто колбасит от смеха.
— В общем, позвонил он мне сегодня. Приезжай говорит. Я такая собираюсь, глаза малюю, и тут меня кааак накрыло, девочки! Да что ж это такое-то, думаю, чего я как на резинке-то к нему несусь? Однако ж крашусь дальше. Одеваюсь, ага, еду. Приехала (снова Марьин смех. Огонь просто!). Вот, думаю, пересплю я с ним ещё разочек, и хватит. Довольно с меня. Хоботов, ты тайный эротоман! (снова хохочет) Вот лежим мы такие, дело-то к сексу движется. А я, как дура, не знаю с чего начать. Жду момента.
— Кобра, а не баба! — это Алёнка, разливая чай, вставила. Смеёмся.
— Ну вот лежит он. Смотрю я на него, девочки, и прямо зло берёт. Ты смотри, козёл какой! Я тут накрасся, намойся, приоденься, приедь, я же ещё и секс начинай! А тут и удобный момент подвернулся. Говорит мне — чего это ты опаздываешь? Я и отвечаю — будешь бухтеть, в живот укушу. А живот-то вот он, рядом. Колышется! (Марья ухохатывается, Алёнка тыкает её в бок — продолжай, мол).
— Ну, говорит, укуси. А него, девочки, живот — эрогенная зона, самая что ни на есть. Оно глазки закатывает и в конвульсиях бьётся. Я и укусила! От души так. Любя, можно сказать. Дак оно мне говорит — ты аккуратнее, у меня на животе шкурка нежная. Я ещё аккуратнее, ага. Думаю, как бы незаметно волосинку сплюнуть — живот у него волосатый-волосатый, что твой Томас, Юльк!
Дружное «Фууу, Марья!» и снова смех.
— Дык вот, укусила я его прям в эту эрогенную точку. Потом лизнула. Ну, и спрашиваю у него — как? Вот так или вот так надо? А оно уже глазки-то к потолку завело и бормочет, пока я там нализываю, извините, да к основному подбираюсь — да как хочешь! И дёрнул меня чёрт за язык… Пфффххрр…
Икающая от смеха Марья получает ещё один тычок в бок, теперь уже дружный. Интрига, ёлки-палки! Мастер-класс.
— Поднимаю я на него глазки, девушки вы мои и говорю толстым голосом: «ЗАМУЖ Я ЗА ТЕБЯ ХОЧУ!» и…
Всё, Марья валится на бок и вытирает слёзы.
— …И… девочки, у него… это… повял! Поник, как роза под дождём! Фьююии! — Марьин палец описывает дугу вниз, и уже мы валяемся рядом. Стены дрожат, как мы гогочем!
Вытирая сопли и слёзы, Марья нас добивает:
— Ой, нет, говорю. Больше не хочу! …Аааа-ха-ха!
Аут. Нокдаун. Нас рвёт от хохота, мы пищим и задыхаемся. «Марья, как ты без звездюлей-то от него ушла? С балкона сиганула? Марь, а Марь, ты жестокая женщина, ты это знаешь?» Немного успокоившись, Марья, задумчиво грызя зубочистку и разливая по такому случаю прихваченный по дороге глинтвейн, глубокомысленно изрекает:
— … И какого хрена, спрашивается, было говорить?..
За нас, девочки! За то, чтобы всё кончалось…
— …Хо-ро-шо! — заканчиваем мы хором.