О коммунистке и стукаче Ирине Фарион. Интервью Анатолия Шария с бывшим преподавателем Львовского университета
«Фарион была старостой украинского отделения. Единственная студентка — член КПСС на факультете …»
В последнее время Ирину Фарион, что называется, «попёрло». Она везде — в телевизоре, в газетах. Рейтинги её зашкаливают. Потому пришло время в голос озвучить страшную тайну этой пламенной националистки.
В свое время Геннадий преподавал во Львовском университете имени Ивана Франко. Читал курс диалектического материализма на филологическом факультете. Мне было чрезвычайно интересно побеседовать с бывшим преподавателем, потому что я знал, кто учился на то время в Ивана Франко. А учились Анна Герман и Ирина Фарион. Если с Герман и так всё понятно, то по Фарион у меня имелись некоторые вопросы. К примеру, правда ли, что сегодняшняя горячая националистка являлась… членом КПСС?!
— Геннадий, правда ли то, о чём говорит едва ли не половина населения Львова? Была она в партии, или нет?
— Фарион была старостой украинского отделения. Единственная студентка — член КПСС на факультете. Пожалуй, членов КПСС не было в то время на других факультетах, кроме факультета журналистики. В это же время там училась и Аня Герман.
Что значит староста и член КПСС в студенческой среде? Конечно же, в первую очередь, — стукач. Так её и воспринимали на курсе.
— Вас самого ведь исключили из партии, верно?
— Неверно. Я был первым человеком во Львовском регионе, который сам вышел из партии. Я пробыл в ней год, и за это время получил строгий выговор с занесением в учётную карточку за очернение партии. Был первым в списке тех, кто должен был быть привлечен к ответу, не знаю в какой форме, после ГКЧП. Во время ГКЧП такие списки были составлены. Однако, речь не обо мне. Это к тому, что я хорошо был знаком с процессом исключения из партии.
Это довольно длительная и, как я сегодня её оцениваю, интересная процедура. Сначала исключение на партбюро кафедры, потом факультета, потом университета, потом бюро горкома. Когда я подал заявление о выходе из партии, оказалось, что я должен был проходить точно такую же процедуру. Как правило, никто дальше не шёл. Мне всё же захотелось посмотреть, как будет выглядеть этот процесс. Как будут реагировать те, кто исключал меня год назад, на мой добровольный выход.
Фарион тогда была членом партбюро филологического факультета. Членами партбюро состояли несколько преподавателей-мужчин, а также Ирина. Секретарем была ещё одна шизофреничка, дочь какого-то генерала, кажется КГБ. Не помню её фамилии.
Ирина был тогда на пятом курсе. Ситуация была, в общем-то, странная: человек подал заявление о выходе из партии и, оказывается, согласно партийным правилам, это заявление надо было рассматривать на партбюро. Я не мог пропустить такого спектакля.
— Ирина задавала тон на этом собрании? Она на самом деле была, что называется, «убеждённой»?
— С мужиками проблем не было: мы вместе не одно ведро коньяка выпили. А женщины, и особенно Ирина, категорически выступили за то, чтобы исключить меня из партии. Это было очень смешно слушать их крики о том, какая я сволочь. Мужики же удивлялись — как можно исключить человека, который сам подал заявление о выходе? На последующие судилища я не ходил.
— Говорят, что во Львовский университет вас притянула какая-то мохнатая лапа?
— Я окончил Киевский университет, философский факультет. Был исключен из комсомола и университета за выпуск самиздатовского журнала. Восстановился через три года.
В силу определенных обстоятельств, был направлен во Львовский университет. Туда направляли только членов партии (я им не был), но моя фамилия была такой же, как фамилия завотделом науки Львовского обкома партии, переведенного на повышение в ЦК. Никто не мог подумать, что я к нему не имею никакого отношения.
Если спрашивали, а это, естественное всех интересовало, я выбрал прекрасную, как оказалось, форму ответа: А разве это имеет какое-то значение? Нет-нет, отвечали мне, но были точно уверены, что родственник. Кстати, местная интеллигенция делит народ на две категории: жиды и свои. Все, кто разговаривал на русском, были жидами.
— О личных качествах Фарион что можете сказать? Как училась, с кем… дружила.
— Училась Ирина, естественно, на отлично. Смазливенькая на лицо в молодости, но с тоненькими кривенькими ножками. Замужем тогда не была. Пожалуй, не стоит говорить о том, с кем могла спать девушка, похожая на Ирину Фарион. Со всеми преподавателями, кому не лень можно было снять штаны.
Однако такие действия — это оружие многих женщин, а не только похожих на Фарион. Постель, как правило, для мужчины, принимающего решения, является убедительным аргументом. К тому же, если бог сделал тебя женщиной, да ещё смазливенькой, то грех не использовать это в конкурентной борьбе в среде мужчин. Пишу об этом со знанием дела, поскольку давал ключи товарищу-преподавателю от своей квартиры, для встреч с девушкой, похожей на Ирину.
Я их не осуждаю, поскольку, как говорил другой аспирант, член КПСС, в письме на имя Брежнева, каждый коммунист имеет право на любовь. Его, правда, отчислили, оказалось, что болен шизофренией. Мысль, однако, здравая. К слову, все комсомольские активистки и секретари набирались по одному принципу: все были хорошенькими.
— Фарион приняли с партию в университете?
— В университет она пришла уже членом партии. Была в своей деревне секретарем комсомольской организации. Там и поступила в члены КПСС. Я познакомился с ней в 1983 году, она была на третьем курсе. Вряд ли в ней было что-либо примечательное. Ну, была старостой, членом партии. Стучала в силу партийной дисциплины. Однако это в те времена для члена партии было нормой.
Фарион — это её девичья фамилия. Она пишет, что был у неё муж Игорь Фарион. Это вранье, не было у неё мужа. В девяностом или девяносто первом, точно не помню, я ушёл из университета. Да и в университете я не интересовался этой особой. Её деятельность в аспирантуре мне неизвестна. Наверняка, накрапала халтуру и защитила. Когда вышла из партии, тоже не знаю. По крайней мере, во времена ГКЧП она была членом партии. Скорее и не выходила официально.
Они во Львове просто разбежались. Ведь была интересная история (рассказывал секретарь парткома завода «Кинескоп») — в дни ГКЧП масса коммунистов, не плативших взносы уже по полгода (что для члена партии было смерти подобно в былые времена), прибежали и заплатили взносы, а через три дня прибежали снова и просили никому не говорить. Кроме взносов, платили и за это. Секретарь тогда заработал около тысячи рублей. Тогда это были большие деньги.
Вообще, я не считаю Ирину националисткой. Я думаю, что она и сейчас правоверный член партии КПСС, которая выполняет партийное задание по внедрению. Так сказать, шпион на холоде. Кто мог бы лучше показать звериное лицо нациков лучше?
— Почему никто в открытую не говорит о том, что Фарион — коммунистка, причём, из убежденных, что она, по сути, перекрасилась, что она опасна для той же «Свободы», в конце-концов?! Ведь многие львовяне знают её историю.
— Львов — город специфический. Во Львове нет практически потомственной интеллигенции. Евреи были уничтожены во время войны, а поляки в основном уехали в Польшу. Их место заняла деревня. Со всем своим скотством. Порядочные люди — это в основном приезжие. Почему молчат? Ну, однокурсники филологини все на Западе. А остальные, кто остался, такие же, как и она.
— Вы не боитесь реакции на это интервью со стороны националистов? Вы уверены, что можно называть ваше имя?
— По поводу подписи моего имени в интервью: нет вопросов. Такая моя судьба. В советское время боролся с коммунистами, хотя никогда не был противником советской власти, скорее наоборот, как например Чорновил, которого идиоты — коммунисты сделали антисоветчиком. Сегодня не воспринимаю нациков. Хотя, в принципе, это одна и та же