В далеком детстве мне как-то удалось пробраться на кирпичный завод.
Я шел вдоль конвейера за длинной квадратной колбасой и оставлял на ней отпечатки пальчиков и спичкой рисовал маленькие картинки.
Заигравшись, чуть даже не попал под проволоку разрезающую глиняную колбасу на отдельные кирпичи.
Меня заметили, пора было валить. Я бежал и думал — а ведь теперь после обжига глины, мои картинки и пальчики останутся на кирпичах в неизменном виде навсегда. Даже время над ними не властно. Оно может их разрушить, но изменить — никогда…
В нашем дружном классе учился обычный веселый мальчик Рома.
Он ничем не отличался от других. Так же дрался на переменах и так же принимал участие во всех индейско-ковбойских хулиганствах класса.
Когда Роме стукнуло восемь, у него умерла мама.
Но жизнь берет свое и уже через полгода мальчик совсем оправился от горя, став прежним и веселым, но тут папа привел в дом мачеху. Дальше все как-то разладилось, отец начал пить и вскоре навсегда ушел в неизвестном направлении, а Рома так и остался жить вдвоем с новой мамой. И все бы ничего, но мачеха плотно сидела на жесточайшем религиозном привете.
В доме под запрет попало все, что хоть как-то могло служить развлечению, исчезли: телевизор, проигрыватель, все книги кроме школьных учебников, про машинки с солдатиками и говорить нечего. Даже радиоточка оказалась на помойке. Гулять на улице тоже было запрещено. Единственными Ромиными развлечениями было ходить в школу, учится на пятерки, а вечерами сидеть у выходящего во двор окна.
Мы, как все нормальные жестокие дети, слегка подтрунивали над тихим и забитым одноклассником, помню, очень веселились, когда во время очередной обязательной подписки на газеты и журналы, Рома, не глядя на названия, просто выбрал в графе «стоимость» самое дешевое — копеек девяносто всего. Это оказался один номер журнала «Кругозор» с гибкими пластинками…
Но после одного случая уже никто и никогда не смеялся над Ромчиком.
Как-то он прибежал в школу с выпученными глазами. Ему срочно нужно было выговориться.
Это было удивительно. Обычно Рома тенью стоял в сторонке и только впитывал наши разговоры, загадочно улыбаясь как Джоконда, а тут у него явно было что нам рассказать…
Весь класс с нетерпением окружил Ромасика плотной толпой и он выдал:
— Сижу вчера вечером у окна, смотрю во двор, а там один пацан на велике круги нарезает. Вдруг его руль как-то скрутился вниз, хлопец не удержался и грохнулся через голову прямо на асфальт.
Мы, перебивая друг друга, стали спрашивать — И че? Насмерть?!
Рома смутился и ответил, что нет, просто встал отряхнулся, поправил руль и дальше поехал.
Только тут мы все осознали, какой бедной событиями жизнью живет наш несчастный одноклассник…
Время шло, детство заканчивалось и мы все попали в печь для обжига с теми отпечатками, которые нарисовала жизнь на наших глиняных боках. И исправить уже ничего было нельзя…
После окончания десятого класса мачеха взяла Рому за руку и отвела на почту недалеко от дома.
Так Рома стал почтальоном.
С тех пор прошло двадцать восемь лет.
Я прячась от дождя, случайно забежал с сыном на ту самую почту и на входе столкнулся со своим поседевшим одноклассником, с большой брезентовой сумкой на боку.
Рома был очень рад, даже похвастался своим новым мягким стулом (раньше была деревянная табуретка)
Я прозрачно намекнул, что, мол за двадцать восемь лет, от табуретки до стула — это не самая головокружительная карьера для мужчины в рассвете лет.
А что жена, дети?
Рома почти весело рассмеялся и ответил:
— Да какая там жена, перестань. Пока мама была жива, об этом не могло быть и речи, а теперь уже и поздно, наверное…
Тут Рому на полуслове грубо окликнула начальница, лет на двадцать младше его и выгнала работать. Ромасик испугался, открыл зонтик и зашагал по улице, на ходу скрытно махнув мне на прощанье.
Я взял сына за руку и пока еще не поздно, скорей пошел рисовать на его маленьких, глиняных боках рисунки и оставлять отпечаточки…