Я хочу рассказать о двух встречах, которые связаны с Дивеево, чудным местом, которое непременно раз в сутки посещает Царица Небесная, где благодатью, как густым туманом, укутана земля, где преподобный Серафим, переплетая пути и судьбы, врачует больные искалеченные души.
В тот раз я поехала в Дивеево, как говорится, своим ходом. Купив билеты на поезд для себя и для подруги, которая еще только начинала воцерковляться, я была полна решимости, что батюшка Серафим нам всё сам уладит. И так и случилось. В Арзамасе-2, который ранним майским утром встретил нас безлюдьем и прохладой, тут же, откуда ни возьмись, появился человек, указавший нам переход к автовокзалу, который, можно сказать, был в двух шагах от перрона. На автовокзале было светло, тепло и многолюдно. Заняв место в хвосте длинной очереди, мы оказались рядом с молодой женщиной православного вида. Она была, как и мы, в длинной юбке и знала о Дивееве практически всё. До отправления автобуса оставалось полчаса, так что мы успели получить подробные ответы на все интересовавшие нас вопросы. И хотя желающих ехать в сторону Дивеева было много, нам посчастливилось получить два последних билета на первый автобус. Это был знак: батюшка Серафим собственноручно руководил нашим путешествием.
Мы вышли с автобуса, растерянно поглядывая по сторонам, но не успели и десяти метров пройти, как навстречу нам вышла женщина и предложила ночлег совсем рядом с автовокзалом и недалеко от монастыря. К тому же это были «апартаменты» на двоих — в нашем распоряжении оказался просторный гараж с кроватями, столом, стульями и самодельным обогревателем, что сулило нам безбедное пребывание, несмотря на довольно прохладные майские ночи. Мы раскладывали вещи и благодарили батюшку Серафима, чувствуя во всём происходящем с нами его руководящую руку. Но рассказ мой не об этих незабываемых четырёх днях в Дивеево, а о встрече с рабом Божиим Михаилом и его сыном Коленькой. А дело было вот как.
Мы собрались ехать смотреть на камень, на котором 1000 дней и ночей молился преподобный Серафим, борясь с хульными помыслами. Хоть того самого камня, говорят, и нет давным-давно, так как был он расколот на кусочки и увезён по сторонам и весям, но главное, ведь, не камень, а место, где совершал свой подвиг любимый наш батюшка Серафим. С местом тоже было не всё ясно, потому что было их два — дальнее и ближнее. Дальнее, как нам сказали, лучше, но туда добираться трудно, поэтому возят только на ближнее. Ну, что ж, ближнее, так ближнее, лишь бы поближе к преподобному Серафиму.
Машину долго искать не пришлось, но цена услуги была или с четверых по сто, или с двух — по двести. Мы решили, что по сто лучше, чем по двести, и пошли искать попутчиков. Внимательно осмотрев отдыхающих у паломнического центра, я остановила свой взгляд на мужчине лет за сорок с мальчиком, так как что-то особенное было у него в глазах.
— На камень поехать не хотите? — спросила я, подойдя поближе.
— На камень? — Мужчина встрепенулся и подскочил с бордюра, на котором сидел. — Хотим. На камень хотим.
— Тогда идёмте, — обрадовалась я тому, что проблема с попутчиками так быстро разрешилась.
В глазах мальчика вспыхнули радостные огоньки. Он взял папу за руку, и они поспешили за нами. Мальчик был в куртке, а папа — в костюме не по сезону. К тому же он слегка прихрамывал.
— С вас двести рублей, — подойдя к машине, огласила я условия договора.
— Двести рублей? — переспросил мужчина, и глаза его потухли. — Но у нас нет таких денег! Простите, мы ехать не можем.
Они уже собирались повернуться, чтобы уйти, но тут что-то подсознательное включилось во мне.
— Поедемте. Я заплачу за вас! — Еще десять минут назад мне было лучше по сто, чем по двести, но теперь триста было сущим пустяком.
— Нет, нет! Что вы! — упирался мужчина. — Такие деньги! Что вы, что вы! Мы не можем это принять!
— Но мне будет только приятно! Пожалуйста, поедемте! — настаивала я на своём.
Мальчик внимательно наблюдал за нашим спором, и по глазам его было видно, что ему очень хотелось, чтобы тёте удалось уговорить папу.
Наконец тётя победила. Мы сошлись на том, что я оплачу поездку в обмен на молитвы обо мне грешной. Объяснить это невозможно, но я кожей чувствовала, что молитвы этого человека намного ценнее моих трёхсот рублей.
По дороге разговор у нас проистекал вяло, так как мужчина, звали его Михаилом, чувствовал себя неловко. Мы узнали, что он женат, и у него двое детей: семилетняя девочка и младший Коленька, черноволосый симпатичный мальчуган пяти лет отроду. Прибыв на место, мы приложились к поклонному кресту, пропели тропарь преподобному Серафиму и просто посидели в тишине, думая каждый о своём. Место было чудное. Тишина, сосны, густой лесной воздух, которым дышишь, не надышишься! Мы сфотографировались на память и вернулись в машину. По дороге водитель сказал, что можно было бы заехать в Цыгановку, искупаться в Святом озере преподобного Серафима, если мы этого хотим. Конечно же, мы все хотели! Это был, явно, подарок нашего дорогого батюшки.
Я с подругой и Михаил окунулись, а Коленьке папа только омыл святой водичкой личико, шейку и ручки. «Мал он, а то ещё испугается», — объяснил папа, отвечая на наши удивлённые взгляды. Водитель просил нас не задерживаться, но после купания в серебряной воде плюс четыре градуса по Цельсию, мы с подругой забыли обо всём на свете, тем более, что разгуляться было где! Вдоль дороги стояли столы с памятными камешками, сувенирами и домашними пирожками! Тут же забыв о душе, мы с упоением предались услаждению чрева. Съев два пирожка, я заприметила морковные котлеты и, благочестиво поинтересовавшись, постные ли они, отправила их вслед за пирожками. Дымящийся чай разливал по озябшему телу сладостное тепло, мы видели Михаила с Коленькой у машины, видели недовольные жесты водителя, но не торопились. Здесь было так хорошо, что совершенно не хотелось уезжать!
— А почему вы не ели пирожки? — поинтересовалась я, подойдя к машине. — Здесь такие вкусные пирожки!
Михаил смутился и промолчал, а водитель бросил на нас нескрываемый злобный взгляд. Мы сели в машину, наконец-то осознав свою неправоту. Водитель резко нажал на газ, машина рявкнула и тронулась с места. Только тут я увидела слёзы в глазах Коленьки. Искушение пирожками пятилетнему малышу оказалось не по силам. Где уж тут выдержать такое: сначала смотреть, как тёти наяривают пирожки, а потом ещё и слушать, какими вкусными они были! Мальчик расплакался, и крупные капли детских слёз потекли по смуглым щекам.
— Потерпи, Коленька, потерпи, — отец ласково провёл рукой по головке сына.
— Я хочу пирожок, — чуть слышно выдавил из себя Коленька.
— Нужно потерпеть. У нас денег осталось только на обратный путь. Нужно потерпеть.
И Коленька терпел, кусая губы и вытирая кулачками слёзы.
Совесть, пробуждённая слезами и стоическим терпением маленького ребёнка, не давала нам покоя. Она жгла, колола шипами, но ничего изменить уже было нельзя: машина набирала ход, и водитель был неумолим. А Коленька, согреваемый кроткой нежностью отца, тихо поплакав, успокоился.
По идее, на этих «пирожках», наше общение должно было закончиться, но мы, как ни странно, разговорились. Михаил, как оказалось, где только не был: и в Иерусалиме, и в Грузии, и в Киеве! То знакомый владыка вёз его с собой, то какие-то друзья, но самая главная история его жизни была связана с Сергиевым Посадом.
После травмы Михаила парализовало: всё, что ниже пояса, перестало функционировать. Но не сдавался раб Божий, молился Богу о помощи, и пришла она, так как исполняет Бог «желания во благих». Нашлись люди, организовавшие ему поездку к целебным мощам Преподобного Сергия. Не то, что организовали, а просто взяли его и понесли сначала на поезд до Москвы, потом до Загорска, и каждый день подносили его к мощам Преподобного. Так прошли десять дней в строгом посте и молитве. Ничего не ел Михаил десять дней, пил только святую воду и горячо молился Богу и его угоднику Сергию, игумену земли Русской, и на десятый день встал и пошёл!
Потом встретил он скромную девушку казашку, принявшую православие, женился на ней, и Бог дал ему, парализованному ниже пояса, счастье иметь детей! Работал он сторожем по немощи своей, прихрамывал и на сэкономленные копеечки ездил с детьми по святым местам.
Вернувшись в Дивеево, мы уже ни спать, ни есть толком не могли, а всё думали, как же исправить эту глупую ошибку с пирожками. И решили пешком пройти с молитвой путь от Цыгановки до озера. Вооружились каноном Преподобному Серафиму и отправились в путь. Погода была отличная, дорога вдоль леса тихая, глаз радующая, слова молитвы трогательные и душу согревающие. Искупались мы в озере и бегом за пирожками. Купили мы Коленьке по два пирожка каждая, а, вернувшись домой, сложили ему целый кулёчек из оставшихся московских припасов.
С нетерпением ждали мы ужина, на котором должно было произойти наше с подругой покаяние. Но ужин настал, а Михаила с сыном всё нет и нет. Мы уж все глаза проглядели, и ужин вот уже к концу подходит! Разволновались мы, не случилось ли чего, ведь монастырская трапеза — их единственный источник пропитания. И вот вдали показались две фигуры, торопящиеся к вечерней трапезе: одна маленькая, а другая большая, сильнее обычного прихрамывающая. Мы с облегчением вздохнули и отошли в сторонку, поджидая вчерашних попутчиков.

— Мы так спешили, — рассказывал Михаил после ужина, — боялся, что опоздаем, нечем будет Коленьку покормить.
— А мы вот Коленьке пирожков с озера привезли, — торжественно объявили мы, протягивая кулёк с подарками.
— Нет, спасибо, мы уже поужинали.
После этих слов от нашего благотворительного вида и следа не осталось. Начались уговоры и отпирания, не хуже вчерашних у машины, но глаза мальчика умоляюще смотрели на папу и беззвучно кричали: «Папа, не отказывайся! Прошу тебя!» — и папа уступил. Кто радовался этому больше, Коленька или мы, трудно сказать. Развернув кулёк, мы знакомили ребёнка с московскими гостинцами, глаза Коленьки сияли, а папа мирно улыбался: «Ну, теперь будет что тебе в дороге кушать».
А на следующий день, пройдя по Канавке и приложившись к мощам Преподобного Серафима, мы, рыдая, покидали Дивеево, как если бы здесь оставалось что-то самое дорогое в нашей жизни.
Оказавшись в поезде, и найдя свои места, мы обнаружили, что соседом нашим будет ещё один мальчик, погодок Коленьке, но только с мамой. Пока мы застилали свои верхние полки, мама с ребёнком стояли в коридоре. Мишенька, так звали мальчика, выказывал недовольство тем, что ему приходится ждать, а мама безразличным голосом объясняла, что тётям нужно постелиться. Наши новые попутчики не испытывали желания знакомиться с нами поближе, и нам, в принципе, тоже было не до них. Мы валились с ног, и, добравшись до подушки, тут же заснули.
Когда я проснулась, за окном было темно. Мишенька сидел в позе китайского божка на своей полке, а мама в изнурённой позе сидела рядом, подпирая рукой устало склоняющуюся голову. Я посмотрела на часы. Была половина второго ночи.
— А чего это он у вас не спит в такой поздний час? — спросила я соседку.
— Вот вы у него и спросите, — с трудом сдерживая раздражение, ответила она.
Решив прогуляться в энные места, я свесила ноги и спрыгнула с верхней полки.
— Ты почему это не спишь? — строго спросила я, нагнувшись к бунтовщику, который не удостоил меня ответом. — Слышишь, — ещё строже сказала я, — если я вернусь, а ты по-прежнему не будешь спать, то я приведу тётю проводницу. Ты понял?
Не знаю, действительно ли Мишенька испугался тёти проводницы, или он просто очень хотел спать, но когда я вернулась, маленький семейный террорист уже посапывал на радость маме, которая, под стать сыну, даже не поблагодарила меня за помощь, хотя я избавила её от изнурительного ночного бдения.
Утро принесло нам ноль внимания и фунт презрения со стороны наших новых попутчиков, но, так как времени оставалось только на то, чтобы собрать постель, умыться и приготовится к выходу, это было даже кстати. В Москве сына и жену встречал, по всей видимости, крутой папа. Он поднял наследника на руки, но тот и его не удостоил никакими знаками внимания, и, отталкиваясь руками, стал сползать вниз. Оказавшись на полу, Мишенька с видом генералиссимуса пошёл по коридору, а вслед за ним послушно последовали крутой папа с сумками и мама с уставшим видом.
Глядя вслед удаляющемуся семейству, почему-то захотелось ещё раз помыть руки, а перед глазами возник образ глотающего слёзы Коленьки и послышался ласковый голос его отца: «Потерпи, Коленька. Нужно потерпеть».