Любой из дней — потеря невозвратная: он никогда не повторится заново.
Когда-то я любила Тима Бартона. Теперь смотрю картины Балабанова. В них правда, беспросветная, сермяжная. В той правде грязь, густая, чернозёмная.
Как быстро послетали маски с ряженых. Еще тогда, в миграцию сезонную: как птицы улетают к югу с холодом, так, если припечёт, те, в масках, пятятся, набив рюкзак купюрами и золотом. Держа в тепле и голову, и задницу.
Они у них взаимозаменяемы. А совесть во второй у них, как правило. И вой их на болотах несмолкаемый — в ансамбле только жабы, все картавые — всё истеричней. Всё категоричнее.
Да только вот всё тише и нелепее.
Кому вы пригодились, горемычные? Что доказать хотите вашим лепетом?
На недофилософском лисапедике вы в верхнем ларсе всё, что можно, предали. Предательство — основа вашей этики. Сидите на чужбине дармоедами, там и сидите. Хода нет обратного. Вам не начать у нас, здесь, жизней заново.
А мы… Мы вновь полюбим Тима Бартона. Когда пройдем сквозь время Балабанова.