Урок биологии шёл в обычном, чуть потёртом кабинете средней школы № 150. На стенах висели выцветшие плакаты с царствами живой природы: растения, грибы, животные, бактерии. Под подоконником стояли старые батареи, равномерно постукивающие, словно отмеряющие ход мысли. За окном серел мартовский день — из тех, что не обещают весны, но уже не зима.
В 8 «А» стоял привычный школьный полусон: кто-то машинально рисовал в тетради, кто-то смотрел в окно, кто-то прислушивался краем уха. Марья Семёновна, сухонькая пожилая женщина с аккуратно уложенными седыми волосами, пролистывала журнал. — Сидоров, дайте определение: что такое «животное»?
Сидоров — худощавый мальчишка с вечно растерянным видом — поднялся, уткнулся взглядом в край парты и замолчал. Молчал тягостно и долго, как будто от этого молчания зависела не двойка, а устройство мира. — Животное — это… — наконец протянул он и оборвался.
Марья Семёновна вздохнула. — Сидоров, садитесь. Два. Не готовы.
Она потянулась к журналу, но ученик вздрогнул. — Марья Семёновна, я готовился! Не ставьте двойку! — Раз готовились — не тяните кота за хвост. — Животное, Марья Семёновна, — это такое существо… у которого есть хвост!
В классе кто-то прыснул. — А у моей Люси, между прочим, хвоста нет! — с места выкрикнула Кожемякина. — Так что же, Люся не животное? — Кожемякина, руку поднимаем, — не повышая голоса сказала учительница. — Простите. — Так кем же является Люся? — Марья Семёновна посмотрела на неё поверх очков. — Морская свинка. — А у кого ещё нет хвоста?
Кожемякина задумалась, сморщив лоб, и вдруг радостно выпалила: — У человека!
Класс взорвался смехом. — Кожемякина, ты животное! — выкрикнул Собакин. — Ха-ха! — Сам ты животное! — покраснев, ответила девочка.
Смех стал громче, живее, на мгновение класс словно ожил. Марья Семёновна не спешила вмешиваться. Она знала: иногда детям нужно выкричаться, как молодым щенкам — повозиться, прежде чем слушать. — Та-ак… — наконец сказала она. — Разрядились? Хорошо. Сидоров, садитесь. Оценку пока не ставлю. Готовьтесь.
Сидоров облегчённо опустился на стул. — А теперь скажите мне, — обратилась учительница ко всему классу, — человек — животное? — Ну конечно нет! — осмелев, выкрикнул Собакин. — Собакин, встаньте. Чем отличается дерево от обезьяны? — Нам этого не задавали… — А подумать? — У меня нет воображения. — У воображалы нет воображения! — хихикнула Кожемякина. — Кожемякина, без реплик.
Марья Семёновна чуть улыбнулась. — Вот мы и подошли к главному. Воображение. Именно оно делает человека человеком, а не просто животным. По сути — да, человек животное. Он ест, спит, размножается, чувствует страх и боль. Всё это общее. Но человек научился превращать животное начало в культуру, искусство, науку, в цивилизацию.
Она говорила негромко, но в классе стало тихо. — Люди давно отделились от ближайших родственников — обезьян — не только внешне, но и генетически. Разные хромосомы, разные гены, разная эволюция. Мы не просто «обезьяны без хвоста». Мы существа, которые задают вопросы. — У животных нет школ… — вырвалось у Собакина, и он тут же осекся. — А у собак есть клубы, дрессировка, — подал голос Знаменский с последней парты. — У них ведь тоже воспитание. — Верно, — мягко сказала Марья Семёновна. — Но школа — это не только обучение. Это попытка научить думать.
Она запнулась. В голове мелькнула привычная фраза про светлое будущее — и тут же исчезла. Другие времена. Другие слова. — Школа нужна, чтобы человек не остался просто животным с учебником в руках.
Она посмотрела на класс — на Сидорова, который впервые за урок слушал внимательно; на Кожемякину, прижавшую тетрадь к груди; на Собакина, вдруг ставшего серьёзным. — И вот теперь вернёмся к началу. Животные отличаются от растений тем, что умеют двигаться, питаются готовыми веществами, не создают их на свету. Но главный вопрос — не в биологии. А в выборе.
Звонок прозвенел неожиданно громко. — Можете идти, — сказала Марья Семёновна. — А определение «животного» мы ещё уточним.
Ученики вышли, переговариваясь. Класс опустел. Учительница осталась одна среди плакатов и старых парт. Она посмотрела на таблицу «Царства живой природы» и тихо подумала, что, возможно, самый трудный вид — тот, что способен стать кем угодно, но иногда добровольно выбирает оставаться просто животным.
Она закрыла журнал и выключила свет.