Погасшие тени, уходящего дня…Они не уходят внезапно. Они не гаснут, словно лампочка, щелкнув выключателем. Нет, они тают. Медленно, неотвратимо, как последние ноты далекой музыки. Сначала теряют очертания, размывая четкие линии деревьев и крыш в рыхлую акварельную дымку. Потом сгущаются, вбирая в себя всю синеву сумерек, чтобы в итоге раствориться в безразличном мраке.
Эти погасшие тени — не просто отсутствие света. Это архивы уходящего дня. В них хранится эхо утреннего смеха, отблеск полуденного солнца на оконном стекле, тепло от прикосновения, чья память еще жива на кончиках пальцев. Они — тихие свидетели всего, что было сказано и, что важнее, чего не было сказано вовсе.
Смотришь на эту голую стену, где еще час назад плясали причудливые силуэты, и понимаешь: вот так же и мы уходим. Не вспышкой, а медленным угасанием. Сначала стираются наши резкие жесты, потом смягчаются черты, а потом и вовсе остается лишь смутное воспоминание, похожее на этот бархатный сумрак. И ночь, приходящая на смену, такая же бесконечная и безответная, как забвение.
В этих тенях есть горькая правота. Они не борются с ночью. Они признают ее власть с достоинством обреченных. Их уход — это молчаливое согласие с законом мира: всему положен свой срок. Дню — сиять, тени — стелиться, а ночи — поглощать. И в этой предопределенности есть странное, щемящее утешение.
Стоит тишина. Не просто отсутствие звуков, а нечто большее — плотное, осязаемое. Она вбирает в себя шепот погасших теней, впитывает их, как черная земля впитывает последний луч. И ты остаешься один на один с этой тишиной, понимая, что только сейчас, когда все очертания исчезли, начинаешь по-настоящему видеть. Видеть не формы, а саму их суть — печальную и прекрасную эфемерность всего сущего.
Так и стою у окна, сама став частью угасшего дня, его последней, никем не увиденной тенью, которая вот-вот растает в надвигающемся холоде ночи…
Ночь. Окно и тишина. Здравствуй, осень!