Профессор Кисляткин вошел в аудиторию, и от него веяло холодом. Он положил на кафедру старую, потрепанную книгу, но не открыл ее. Вместо этого он встал перед кафедрой, скрестив руки на груди. Его лицо выражало глубочайшее презрение. — Я ждал. Ждал, что хотя бы один из вас придет ко мне и скажет: «Профессор, я был у самого дорогого здания в этом городе. И я понял, что оно построено на рабстве». Но нет! Никто! Ни один из вас не смог это сделать! Вы настолько привыкли к рабству, что даже не видите его! — Вы думаете, рабство — это цепи и кандалы? Нет! Рабство — это когда вы думаете, что вы свободны, когда вас заставляют любить то, что вам навязывают. Это когда вы смотрите на прекрасное здание и не видите, что оно построено на чужой боли и чужом труде! И это касается не только зданий. Это касается всего! Особенно того, что вы называете «искусством».
Он снова и снова тыкал нас носом в нашу немощь. И он был прав. Самое дорогое здание было для нас лишь символом чужого успеха, а не монументом коллективного труда, на котором этот успех стоял. Мы не увидели рабства, потому что рабство, говорил он, стало нашим нормальным состоянием — и духовным, и экономическим. — Искусство — это грязь. Искусство, господа, — это теперь не больше, чем голуби на помойке. Посмотрите на них! Они прекрасны, верно? Они умеют летать, у них красивые перья. Но что они делают? Они роются в мусоре. Они едят отбросы, которые кто-то выбросил. И им нравится! Они думают, что это свобода, что это их «выбор». — Вот она, ваша современная культура! Она — помойка! А ваши художники, ваши музыканты, ваши писатели — они и есть те самые голуби! Они создают грязь, поют о грязи, пишут о грязи. Они продают вам это, а вы покупаете! И вы думаете, что это искусство! — Истинное искусство должно поднимать человека. Оно должно показывать ему красоту, истину, величие духа! А что показывает вам ваше «искусство»? Оно показывает вам уродство, цинизм, боль. Оно говорит: «Мир — это помойка!». И вы верите! И вы покупаете эту грязь!
Студент, явно под впечатлением от прочитанного в медиа, осторожно высказался: — Но ведь искусство должно быть честным. Оно должно показывать реальность… — Честным?! Вы называете это честностью?! — Профессор резко подался вперед. — Это — капитуляция! Это — трусость! Честность — это когда ты борешься за красоту, а не когда ты её продаёшь! Честность — это когда ты пытаешься очистить мир, а не когда ты показываешь, как он гниёт!
Я тогда подумал: а разве мир не гниёт? Разве не нужно честно признать его уродство? Но профессор видел дальше. Он говорил, что если ты показываешь гниение, но не даешь надежды на исцеление, ты становишься соучастником. Искусство, которое не ищет света, — это просто зеркало, лежащее в луже грязи. И наши «голуби» охотно в этом зеркале купались, принимая лужу за океан. — Цена красоты. А ведь раньше было по-другому! Возьмите, к примеру, наших классиков! Они писали о любви, о чести, о борьбе. А сейчас? О чём пишут ваши «писатели»? О том, как заработать денег, о том, как унизить другого, о том, как жить на помойке! — И это всё делается ради денег! У художника, что создавал настоящие шедевры, не было денег. Но у него был талант! У него была душа! А сейчас? У вас есть деньги. И вы тратите их на то, чтобы покупать грязь, а потом удивляетесь, почему в вашей душе так пусто!
В этот момент зазвенел звонок. Шум в аудитории нарастал. — Ваше время вышло! — Профессор повысил голос. — Дома! Ничего не читать! Идите в музей! Идите в самую пустую комнату, где нет людей! И там, где нет никаких картин, подумайте! Подумайте о том, что такое настоящая красота, которая не имеет цены! И не имеет названия!
Он вышел, оставив на кафедре старую, не открытую книгу, которая казалась последним бастионом великого, ушедшего искусства.
Самое гениальное его задание. Он не послал нас смотреть на шедевры, которые уже обросли навязанными ценниками и чужими мнениями. Он послал нас в пустоту. Он требовал, чтобы мы сами создали понятие красоты в своем сознании, очистили его от рыночных ярлыков и контента. Красота, не имеющая цены и названия, — это то, что можно найти только внутри себя. И это, я понял, было единственным способом не стать «голубем на помойке» и не купить очередную дозу грязи.