Ты не можешь стреножить ветер, обхватить его жаром рук, обуздать его, взять в скелете, опустить на него каблук.
Ты не можешь его заставить объясняться и быть с тобой. Он был вечно и вечно правил, непокорный и всем чужой.
Неизменный в своей природе изменения и реформ: то он злится, то беззаботен, то становится штилем шторм.
Он сарма, когда он не в духе, когда яростен, он — хамсин. Сеет хаос, беду, разруху, чтоб свалиться потом без сил.
Ты нашёл его неслучайно. Так велел, понимаешь, бог, чтоб вы стали друг другу тайной, не прочитанной между строк.
Ты его изменить не смог бы, запереть в патетичный стих, но зачем запирать свободу — она рядом с тобой летит.
То ли воздух стал жарче, гуще, то ли в тело вошёл суккуб: ты ведь первый из всех живущих смог коснуться прозрачных губ.
Ты ведь первый, кто понял, принял суть свободы, её тоску, дал ей чувства, простор и имя, согласился и всем рискнул.
Ты единственный смог услышать, как пронзительно может петь ночью ветер, шурша по крышам, не умеючи умереть.
Он для многих чужим был, странным, словно запертым на засов, но теперь он резвится пьяно в пышных кронах твоих лесов:
Непонятный, но всё же здешний, хоть катящийся кувырком, возродивший в себе надежду, что найдёт, непременно, дом.

***
Своевольный и дерзкий бора и самум, когда мчится вниз. Но небес синь деля с тобою,

Он спокойный
И нежный
Бриз.