Серёжка рос воспитанным в лучших русских семейных традициях — мама учитель, папа инженер, а уж бабАня — и вовсе кладезь мудрости и терпения! — и к своим почти четырём годам, как и все дети, был пытливым исследователем. Исследовал он настойчивей всего почему-то дырочки розеток. Поэтому родителям приходилось их обёртывать, заклеивать, обматывать пластырем, изоляционной лентой, в общем, всем, чем придётся! При этом отец всегда строго, как ему казалось, приговаривал:
 — Ох, Чижик!.. Доиграешься ты у нас когда-нибудь, чует моё отцовское сердце! Вот трепанёт тебя, разок, будешь знать, как лезть туда пальчиком! Ток ведь! Эт те не фунт изюма, понимашь ты или нет, голова садовая?!

Отец, когда за что-нибудь журил Серёжку, часто вставлял словечки, как бабАня.

Вот и теперь, слушая очередные отцовские назидания по технике безопасности обращения с электричеством, он усиленно размышлял, как же всё-таки столько много света умещается в таких малюсеньких дырочках? И где он, этот свет, там прячется?

Серёжка покладисто кивал лёгким ковылём белобрысой чёлки, но слова отца, не задерживаясь, отлетали куда-то мимо. Он знал, отец часто шутит с ним. Один раз Серёжка даже обиделся на него…

К весне у них на кухонном подоконнике вместо цветочных горшков размещалась рассада для дачи. Застав отца за поливом крошечных ростков, Серёжка тут же завёл беседу на садоводческую тему, как обычно приставая с вопросами, «а как выястут?», «а зачем?». Отец терпеливо отвечал на все «зачем» и «почему», но его ответы всё равно Серёжку полностью не удовлетворяли. Юного ботаника особенно заинтересовало участие пчёл в садоводческих процессах, и он просто засыпал отца своими наводящими «почемучками».  — А когда пчёлков нет, значит, помидойки не выястут? — с буквой «р» Серёжка не дружил, — и мы будем голодные, да, пап?
 — Ну, почему, голодные? Нет. Но опылять — надо, — отец хитро взглянул на сына.  — А как опылять, у нас ведь пчёлков нету?  — Ну как как? Самим надо жужжать над цветочками.

Серёжка недоверчиво покосился на отца:
 — Как жужжать? — Ну ты что, не знаешь, как пчёлки жужжат? 
—Знаю, — жжжжжжж!  — Ну, вот … как-то так … и надо.

Отец подмигнул и брызнул водой на Серёжку, и тот с визгом отпрыгнул, хохоча и забыв на короткое время свои вопросы.

Нет, отец у него всё-таки — что надо! Самый умный, самый весёлый, ну вот просто — самый–самый! Весь день Серёжка был занят настолько, что всё и не упомнишь, а вечером…

Серёжке надоело сидеть на диване подмышкой у отца, никто с ним не разговаривал, все смотрели «Семнадцать мгновений весны». Тут он решил проверить, остались ли ещё тянучки («Кис-кис» и «Золотой ключик»), в вазочке с разными карамельками в кухонном буфете? И вынырнув из-под отцовской руки, побежал на кухню. Тянучки были на месте. Серёжка, чтоб вкуснее было, засунул в рот сразу две. И тут он вспомнил, взглянув на рассаду, что говорил отец про опыление. Он быстро подставил стул, вмиг взобравшись на него коленками и облокотившись на стол локотком, с полным конфетами ртом, стал тихонько жужжать и водить (для пущей достоверности пчелиного образа) указательным пальчиком над каждым тоненьким ростком. Рассады в деревянном ящичке было немало, и процесс жужжания затянулся, однако оказался довольно увлекательным. Юный мичуринец, время от времени отвлекаясь на развёртывание ирисок и вкусно причмокивая, сосредоточенно жужжал на разные голоса — «пчёлков»-то много должно быть! — и вдруг услышал за спиной сдавленное хихиканье. Он резко обернулся и увидел за стеклянной дверью не успевших отскочить родителей со слезящимися, но смеющимися глазами, мама даже рот зажимала ладошкой. И тут он понял, что его разыграли. Такого от отца он никак не ожидал! Он надул губы, чего с ним случалось крайне редко, и бросился ириской в стеклянную дверь, за которой давились от смеха папа с мамой, но конфета по кривой траектории брякнулась на пол у стула, на котором был Серёжка. От обиды он расплакался, что называется, в голос.

Успокоился он только, когда на шум пришла бабАня. Она обняла Серёжку и безо всяких обидных улыбочек сказала:  — Да что ты, внучек, что ты, золотой! Ты всё-всё правильно делал! А как же?! И я также жужжу над цветочками, видишь, как мои фиялочки радуются?  — Да-а-а! … А они смеются! — всхлипывал Серёжка, попутно облизывая сладкие пузыри на губах.  — О-о-ой, да что б они… твои макаренки-то, понима-али?! … Идём, золотой мой, умоемся, да ужинать уж пора. Идём-идём, не обращай на них внимания! «Смех без причины — признак…»…  — Дуячины! — мстительно закончил известную фразу Серёжка.  — Вот именно! Пойдём, мой хороший! Придёт время, и папа с мамой твои поумнеют… может быть.

Проходя с внуком мимо папы с мамой, бабАня шлёпнула полотенцем обоих. Серёжка был отмщён. А уж когда папа сказал:  — Извини, старик. Это мы просто из-зависти, потому что у тебя это намного профессиональнее, чем у нас получилось почему-то, хоть мы давно уже жужжим, а ты только начал. Вот и не сдержались. Ну что, мир, а?

На том и помирились.

Праздники Серёжка любил! Все! Нет, ну День рожденья, само собой, больше всех, потому что больше подарков дарят. Но даже и без подарков, всё равно здорово! На праздниках всегда гости бывают, все пляшут потом, поют, и не заставляют рано ложиться спать!

7 ноября 1974 года с утра моросил дождь, на улице было ветрено, промозгло и уныло, но это никому настроение не испортило. Все уже были, в том числе и родители, так сказать, «хорошие», бдительность, понятное дело, потеряли, беды не чувствовали…

Гости, в основном родственники, засиделись допоздна. Уже и наелись, и напелись, и под магнитофон натанцевались, и по третьему разу «почайпили», и уже даже посуду перемыли. Но почему-то в те времена развитого социализма все любили посидеть в тесном кругу именно на кухне за негромкой беседой. И всегда почему-то было о чём поговорить. Так было и в этот раз. Серёжка, воспользовался тем, что всем не до него, от этих разговоров слинял. Сколько он отсутствовал, после уже никто не мог вспомнить. И вдруг на кухню влетел Серёжка, весь белый, с выпученными, и без того по ложке, глазищами и дрожащим голосом пролепетал:  — Меня там щас так тлипанило-а-а…  — Что-о?!  — Как?!  — Ах, ты ж… Чижик ты, Чижик! Влез всё-таки, да?! Где болит?! Ну, же, говори… тошнит тебя, а?! …

И тут вдруг, как нарочно, ни с того, ни с сего, с грохотом падает откидной стол от старого кухонного буфета (до головы Серёжки ещё сантиметров 15−20!). Серёжка, мгновенно зажмурившись и закрыв ручонками макушку, в паническом ужасе присел на корточки, как подкошенный, и сдавленно вышептал:  — Ой, плять… кьюгом ток!..

Тут уже взрослых «затлипанило». Одна бабАня лишь укоризненно покачала головой, глядя на содрогающихся от хохота «воспитателей». Погладив по спинке прижавшегося к её коленкам внучонка, она увела Серёжку в комнату, пообещав рассказать ему любимую сказку.