Верите ли вы в сверхъестественное?
Не в ту дичь, что нескончаемыми потоками льется с телеэкранов. А в реально существующие потусторонние вещи? Такие, как проклятые места, как жаждущие отмщения не упокоенные души невинно убиенных, как заговоры, привороты и проклятия?
Не верите. Или по крайней мере сомневаетесь. Думаете: «Кто его знает? Все может быть».
Все может быть…
Я уже далеко не молод — седьмой десяток пошел. И прожил долгую, насыщенную событиями жизнь. Бывало в жизни разное, но всегда рациональное и поддающееся объяснению. За исключением одного случая, который произошел хоть и давно, но помнится четко, словно это было вчера.
Стоял конец семидесятых ХХ века. В великой стране была стабильность и благополучие, хоть и называлось это Эпохой застоя. Дряхлый генсек, шамкающе вещал из телевизора про коммунизм и светлое будущее. Где-то в столицах тихо диссидентствовала творческая интеллигенция и лица к ней приближенные. А в буржуйских странах притесняли негров и жестоко разгоняли демонстрации.
Но нам, тринадцатилетним подросткам, все это было до оранжевой ёлочки. Нас больше интересовал телевизионный фильм с Высоцким — «Место встречи изменить нельзя», песни групп «Аквариум» и «Абба».
А также то, что девчонки — вчерашние верные соратницы в проказах и играх, оказались совсем иными — таинственными и загадочными существами, от одного вида которых, замирало дыхание и сердце начинало часто-часто биться в груди.
А еще мы чувствовали себя совсем взрослыми и спешили вкусить тех запретных радостей, что отличают мальчишку от взрослого парня.
Мы тайком курили сворованные у отцов папиросы, давились кашлем и вытирали предательские слезы, но стойко вдыхали едкий дым тлеющего табака.
Хотелось еще попробовать спиртного, но дома, в городе, это было опасно. Если на запах курева, отец лишь улыбался в усы и грозил пальцем, обещая выпороть, то за винный перегар порка была обеспечена — случалось такое с соседскими мальчишками. И поэтому мы ждали лето, с его свободой, бесшабашностью и поездкой в деревню к бабушке.
Я очень хорошо помню то лето семьдесят девятого года. Прошло почти полвека, но помню, словно это было вчера.
Июнь, жара. По пыльной дороге из родного города, на нещадно гудящем ЛАЗе, мы с братом отправились в деревню, где жила наша бабушка…
***  — Ох, хорошо! — конопатый Славик растянулся на прибрежном песке. — Водичка класс!

Он тряхнул мокрым чубом, отчего брызги полетели в разные стороны, обдав нас, играющих в карты, дождем холодных капель.

 — Осторожнее, ты, — чернявый Генка с неудовольствием вытер ладонью разгоряченное жарким июньским солнцем тело, и замахнулся на приятеля.
Славка только засмеялся и откатился подальше. Потом порылся в сваленной в кучу одежде и извлек пачку «Беломора» и коробок спичек.
  — Кто будет? — он с хитрым прищуром уставился на нас.
В ту же секунду карты были отброшены и мы все задымили. За исключением очкастого Юрки, который с неодобрением смотрел в нашу сторону. 
 — Держи, — Славка протянул ему дымящийся окурок. — Попробуй. Будь мужчиной.
Тот лишь покачал головой и слегка картавя произнес: 
 — Мне мама говорила, что курение очень плохо для зубов.  — «Говорила, курение», — передразнил его конопатый. 
 — А кто у тебя мама? — спросил я, затягиваясь едким дымом. 
 — Мама — зубной фельдшер, — в голосе Юрки слышалась неподдельная гордость. — Она говорила, что от курения может случиться…
Он не окончил — Славка сплюнул длинной струей и презрительно хмыкнул: 
 — Подумаешь — фельдшер! Вот у меня мама врач — терапевт, и дымит как паровоз. А то — фельдшер. Много твоя мама знает. 
 — Моя мама о болезнях зубов все знает! — Юрка сердито засопел и сжал кулаки. 
 — Ха, — конопатому явно хотелось драки со слабаком Юркой. — Ей небось только полы мыть доверяют.  
 — Да я тебя! — Юрка бросился к обидчику.
Но я встал между ними. 
 — Тихо-тихо. Успокойтесь, — я приобнял Юрку за плечи. Того трясло от негодования. — Слава, ты не прав. Что с того, что мама фельдшер, а не врач, как у тебя? У нас с Денисом, — я кивнул на брата. — Папа шофер, а мама диспетчер. У Генки — учителя. Разве это важно? Мы ведь друзья. И ссорится из-за этого… 
 — Тоже мне, друзья выискались, — сердито перебил меня Славка. И ткнул пальцем в Генку. — Этот вон, в городе даже не поздоровался, когда встретились.  
 — Не видел я тебя, — невозмутимо ответил тот. — Объяснял же. Не видел.  
 — Конечно! Так проще всего, — Славка уселся на песок, достал новую папиросу и яростно задымил.
В это время меня кто-то дернул за руку. Денис. 
 — Ну? — я уставился на младшего брата 
 — Петь, скажи им, — заговорщицки прошептал он. 
 — Точно! — я хлопнул себя по лбу. Как я мог забыть? — Пацаны, мы тут с Денисом одну штуку придумали.
Ребята вопросительно посмотрели на нас. 
 — Короче, — раздуваясь от гордости начал я. — Мы у бабки трехлитровую банку бражки стырили. 
 — Ну?! — подался вперед Генка. 
 — Она за сараем, в крапиве стоит, — затараторил мой брат. — Петька ее туда спрятал. А я на «шубе» стоял, пока бабка в огороде возилась, а Петька бражку сливал. 
 — Ну?! — Генка терял терпение. 
 — Чего ты нукаешь? — улыбнулся оттаявший Славка. — Пацаны предлагают выпить. Правильно, Петруха? 
 — Ага, — я радостно закивал головой. — Только мы еще не придумали, где и когда. 
 — Чего тут думать? — деятельный конопатый взял дело в свои руки. — В лесочке, за памятником. Часиков в восемь. Только закуски надо бы.
И он посмотрел на Генку. 
 — Сделаю, в лучшем виде, — деловито кивнул тот. — Сала отрежу. Хлеба возьму. Огурцов с бочки натаскаю. 
 — Молодец! — хлопнул его по плечу Славка, и обернулся к Юрке. — Ну, а ты? С нами? 
 — Ребята, это не хорошо, — Юрка ковырял ногой мокрый песок. — Моя мама говорила… 
 — Да, что ты заладил: «Мама, мама»! — в сердцах воскликнул Славка. — Я тебе «мировую» предлагаю. Говори — идешь или нет?
И он протянул приятелю раскрытую ладонь. 
 — Иду, — Юрка после секундного колебания пожал протянутую руку. 
 — Вот и славно! Вот и договорились! — Славка щербато улыбнулся. — Значит в восемь, у памятника.
Все согласно закивали, радостно смеясь в предвкушении новых впечатлений.
Восемь часов вечера, для начала июня — совершеннейший день. Солнце только-только начинает свой путь к закату. Небесные птахи и не думают о ночлеге, а неутомимо носятся по голубому небу, оглашая все вокруг веселым щебетом. Кровопийцы-комары притаились в тени, под листочками и ждут своего часа, чтобы в наступающих сумерках с противным писком вылететь на охоту и портить людям вечерний отдых.
В этот час, как было условлено, мы собрались у памятника воину-освободителю, что возвышался над братской могилой у въезда в деревню.
Мы с братом притащили в авоське, замотанную для конспирации в тряпки, трехлитровую банку бражки.
Хозяйственный Генка принес изрядный шматок сала, несколько сморщенных прошлогодних соленых огурцов и полбуханки черного хлеба.
Славка — пару пучков зеленого лука и, конечно же, пачку «Беломора».
Даже Юрик пришел не с пустыми руками: бутылка лимонада «Буратино», погнутая алюминиевая кружка и две толстых свечки. 
 — Это еще зачем? — Славка кивком указал на свечи. 
 — Темно станет. Зажжем и будет хорошо, — ответил Юрик.
Конопатый только сплюнул от досады и пробурчал, что-то себе под нос.

 — Зря ты так, — вступился за приятеля Генка. — Юрка молодец. Он единственный догадался кружку прихватить. А то пришлось бы прямо из банки хлебать.
Славка ничего не ответил, он смотрел на стремительно темнеющее небо. Нет, это не ночная тьма опускалась на деревню, это с севера, клубясь и перекатываясь, фиолетовой громадой наползала огромная грозовая туча. Она то и дело освещалась вспышками и зарницами, сопровождаемыми пока еще негромким рокотом.  
 — Накрылся пикничок, — Генка грустно смотрел на небо. 
 — Ага. Сейчас, как сыпанет, да как вдарит! — подхватил Денис. — И будем мокрые как цуцики. 
 — Тогда по домам, — с радостным облегчением сказал Юрик. — Сама природа против этого безобразия, что мы затеяли. 
 — Дулю тебе и твоей природе, — Славка сунул приятелю под нос крепкий кукиш. — Пикник состоится при любой погоде. Идем в баню. 
 — В баню? — я в изумлении уставился на него. 
 — Ты что, рехнулся? — Генка покрутил пальцем у виска. 
 — Мне папина мама говорила, что там нечисто, — тихо произнес Юрка. — Что-то там нехорошее водится.

Мы с Денисом переглянулись и согласно закивали — наша бабушка тоже предупреждала, чтоб «ни ногой» туда. Да и страшные слухи ходили по деревне об этом старом заброшенном строении, на пригорке у речки.

Баню построили давным-давно — еще до войны. Колхоз тогда расстарался и возвел добротное кирпичное здание, разделенное на две половины — женскую и мужскую, для помывки трудящихся. Но недолго довелось париться колхозникам и колхозницам в новой бане — грянула война. А после, про баню отчего-то забыли и перестали использовать по назначению. Да и вообще, старались обходить стороной. Так и осталось стоять на отшибе кирпичное здание, угрюмо глядевшее перед собой маленькими подслеповатыми окошками. Иногда, по слухам, оттуда по ночам доносились жуткие крики и виднелись отблески пламени. Хоть в эти слухи никто особо не верил, всё равно все старались держаться от старой бани подальше.  
 — Нет, я не пойду, — заявил Юрик. — Папина мама говорила…

Славка обидно рассмеялся.

 — Это бабкины сказки. В них верят только дошколята и, — он бросил взгляд на Юрика. — Маменькины сынки.

Я видел, как у Юрика побелели щеки и он сжал кулаки. 
 — Вы как хотите, а я иду, — продолжал Славка. — И если вы мужики, то пойдете со мной.

Он обвел нас прищуренным взглядом. Мы с Генкой хмуро переглянулись и синхронно кивнули — нам не улыбалось, что конопатый Славка разнесет по городу то, что мы сдрейфили вечером посидеть в развалюхе.
Славка перевел взгляд на Дениса. 
 — Я, как Петя, — поспешно сказал брат.

Славка кивнул, победно улыбнулся и посмотрел на Юрика. 
 — А ты, очкарик? — кривя губы спросил он. — С нами или как?

Юрик посмотрел на нас, обреченно кивнул и нехотя произнес: 
 — С вами. — Ну тогда пошли, нужно торопиться, — Славка указал на небо. — Гроза уже близко.
Действительно, пока мы препирались, небо затянуло темным. Молнии блискали все ближе и ближе. Раскаты грома звучали непрерывной канонадой.

 — Побежали! — скомандовал Славка. И мы стремглав бросились к реке, где на пригорке, почти у самого леса стояла старая, заброшенная баня.
Нам повезло: первые тяжелые капли успели лишь несколько раз звонко хлопнуть нас по макушкам, прежде чем мы вошли полумрак бани.
Ливень сыпанул стеной, как только входная дверь была захлопнута. Мы сгрудились в тесных сенях. Стояли и слушали наше прерывистое дыхание и то, как за стеной водопадом рокочет дождь, как грохочет гроза подбираясь все ближе и ближе. Всем было немного не по себе.
Чиркнула спичка и из темноты выступили наши испуганные лица с горящими глазами.  
 — Тэкс, что мы имеем? — Славка приподнял огонек повыше.
В неровном, колеблющемся свете горящей спички, мы разглядели абсолютно пустой, узкий и запыленный тамбур. 
 — Нет. Не пойдет, — вынес вердикт конопатый. — Идем дальше.
Он зашипел обжегшись о догоревшую спичку. Огонек погас и стало темно. Славка опять зажег спичку и собрался было толкнуть следующую дверь, но его остановил Генка. 
 — Погоди. А если кто из взрослых нагрянет? Засекут ведь, — рассудительно произнес он. 
 — Хэ! Не проблема, — заявил Славка, и осветил входную дверь. — Смотри.

На двери, в широких скобах, имелся массивный кованый засов, бурого от ржавчины цвета. Конопатый, чуть напрягся, и с усилием задвинул засов в паз. 
 — Так нормально? — спросил он поглядывая на Генку.
Тот удовлетворенно кивнул:  — Сойдет.
Славка хмыкнул, толкнул следующую дверь и опять зашипел обжегшись. 
 — Слышь, очкарик, где твои свечки? — обратился он к Юрику. — Так никаких спичек не напасешься. 
 — У меня вообще-то имя есть, — буркнул Юрик протягивая толстый стеариновый цилиндрик.
Славка проигнорировал замечание приятеля, забрал свечу и через несколько секунд тьма отступила под робким язычком пламени. 
 — Предбанник, — объявил Генка. 
 — Н-да, — протянул Денис. — Тоже не особо.
Пол вокруг был усыпан битым кирпичом, завален обломками мебели и еще какой-то рухлядью. 
 — Свинарник какой-то, — я посмотрел на Славку. — Что, будем здесь?
Тот только отмахнулся, задвинул на двери такой же засов и двинулся дальше. Мы последовали за ним, осторожно обходя завалы и кучи хлама. 
 — Давайте сюда, — Славка уже распахнул дверь в следующее помещение и светил туда свечкой. — Будем здесь. Как будто специально для нас подготовлено.
Он шагнул внутрь. Мы зашли следом и огляделись
Это оказалась моечная. Просторное помещение со щелястым, для слива воды, полом, низким потолком и широкими каменными скамьями. Обшитые потемневшими от времени досками стены не имели окон, лишь под самым потолком было одно, маленькое, даже не окно, а скорее вентиляция. 
 — Точно, будто для нас, — удовлетворенно сказал я.
А хозяйственный Генка уже расстелил газету и стал раскладывать припасы на невысокой каменной скамье.
Вскоре мы расположились вокруг импровизированного столика. Горели две свечи. И от их света наши изломанные тени танцевали причудливый танец по стенам и потолку. За окном все также шелестел дождь и громыхали раскаты грома, время от времени загораясь отблесками молний в узком окошке под потолком.
Алюминиевая кружка с брагой шла по кругу. В голове приятно шумело, и все страхи были позабыты, а сидящие рядом мальчишки казались самыми лучшими, самыми верными друзьями в мире.
Мы выпивали, хрустели огурцами и зеленым луком, наперебой рассказывали истории и анекдоты, смеялись над самыми глупыми шутками.
Очередная яркая вспышка молнии, проникшая сквозь маленькое окошко, и оглушительный раскат грома, от которого затряслись стены, заставил нас замолчать. Звенящая тишина наполнила все вокруг. И в этой тишине стали отчетливо слышны тяжелые шаги над нашими головами: шаг, тишина, шаг, тишина, шаг… Все стихло. 
 — Это голуби, — беспечно махнул рукой Славка. — Тут их тьма-тьмущая на чердаке обитает. 
 — Совсем дурак? — прошипел Юрик. — Какие голуби в подкованных сапогах? 
 — Да я тебя, очкастый, за дурака, по самую шляпку, как гвоздь в землю вгоню! — Славка выпятив нижнюю челюсть стал неуклюже подниматься.
Отблеск молнии через окошко. Ужасный грохот, от которого на миг зазвенело в ушах. И хлопнула дверь в предбанник.  
 — Ты же ее на засов закрыл? — дрожащим голосом спросил Денис обращаясь к Славке. 
 — Ага, — кивнул тот и облизнул пересохшие губы. — Там засов, танком не сломаешь. 
 — Тихо! — пошептал Генка. — Слушайте!
Мы затаили дыхание. Стало слышно, как под тяжелыми шагами хрустит мусор. 
 — Мама, — пискнул Юрик. 
 — Заткнись, — прошипел Славка.
И в ту же секунду кто-то со страшной силой ударил в дверь. 
 — Ты закрыл ее? — Генка побелевшими глазами смотрел на Славку. 
 — Ага, — кивнул тот. — Там засов такой же…
Он не договорил, яркая вспышка молнии осветила полутемное помещение, в этой вспышке стена стала прозрачной, как витрина в магазине, и мы увидали высокую темную фигуру за дверью. Пронесся порыв холодного ветра и задул свечи. Комната погрузилась в непроглядный мрак.
Тоненько, по-девчоночьи, завопил Юрка. Заголосил что-то непонятное Денис. Заорали в голос Славка и Генка. Я тоже пытался кричать, но сразу же сорвал голос и из горла моего вылетал лишь тоненький писк.
Еще вспышка. И прямо перед нами возник мужчина. В темном, перепоясанном широким ремнем, пиджаке и таких же брюках заправленных в высокие сапоги. Отсвет молнии длился всего лишь мгновение, но я отчетливо разглядел его облик, его белое лицо, которое пересекала страшная рана, рассекающая череп почти пополам. Мужчина стоял перед нами, он ухмылялся ощеренным ртом в котором были видны осколки зубов и протягивал к нам руки с неестественно длинными пальцами.
Как птички попавшие в клетку, мы заметались по темной комнате. Первым к окошку бросился Денис. Он ужом выскользнул в узкое отверстие. За ним рванул Генка. Секунда, и его ноги, одетые в кеды, мелькнули в окне. Невысокий Юрик подпрыгивал, пытаясь достать до подоконника.  
 — Давай, очкарик! — завопил Славка, рывком вскинул его к окошку и сам рванулся следом.
Я был последним. Подпрыгнул, ухватился за скользкий подоконник, подтянулся и уже стал протискиваться наружу, как ледяные пальцы ухватили меня за щиколотку. 
 — Мама! — просипел я, и соскользнул вниз.
Хватка внезапно разжалась. Вспышка. И я увидел, что вокруг страшного мужика стоят три невысоких фигуры в белых длиннополых одеяниях. Мужик дергался и кружился между ними, пытаясь вырваться из кольца. А белые все ближе и ближе приближались к страшилищу. Тот воздел руки и страшно закричал.
Я не стал дожидаться чем все это закончится, одним прыжком достиг окошка и через секунду вывалился наружу, прямо на руки зовущего меня Славки. 
 — Живой? — выдохнул он.
Я кивнул. 
 — Тогда бежим! Все уже смылись, — он дернул меня за руку и мы побежали.
Бежали под проливным дождем, пригибаясь от ярких вспышек молний и вздрагивая от раскатов грома.
В деревне разделились — каждый побежал к себе. У калитки меня поджидал Денис. 
 — Петька! Живой! — радостно прошептал он. И обнял меня.
Несколько минут мы с братом стояли обнявшись под струями дождя. Потом пробрались в дом. Скинули мокрую и изорванную одежду, и тихо, чтобы не разбудить спящую бабушку, прошмыгнули в свою комнату.
Всю ночь Денис метался в горячечном бреду. У него поднялась температура. Ртуть на градуснике доползла до отметки в сорок градусов. Бабушка охала и причитала. Поила его каким-то отваром и поминутно обтирала мокрым полотенцем.
Утром, старый усатый фельдшер, осмотрел брата, вздохнул и произнес непонятное слово: 
 — Пневмония.
Потом закурил беломорину и сказал испуганной бабушке: 
 — Я машину из города вызвал. Еще двое таких же, — он кивнул на брата. — В больницу им нужно. 
 — А еще кто? — всплеснула руками бабушка. 
 — Андреевны и Марковны внучата, всю ночь температурили, — устало ответил фельдшер.
Докурив, он затушил окурок и подозвал меня. Долго осматривал, слушал легкие, заглядывал в рот и щупал шею. Затем хмыкнул, и бросив: 
 — Здоров, как конь, — отправился по своим делам.
Когда пучеглазый УАЗик, увез Дениса, Юрика и Генку в город, я тайком выскользнул из дома и бросился к Славке. Встретились мы на половине дороги — приятель спешил ко мне. Не сказав друг другу ни слова, мы не сговариваясь отправились к бане.
Некоторое время, из кустов, мы рассматривали кирпичное строение, потом осторожно приблизились. Подошли к двери и Славка подергал за ручку. Было заперто. Он нагнулся и посмотрел в щелку между косяком и дверью. 
 — Засов, — сообщил конопатый и озабоченно осмотрелся. — Пошли к окну.
Поочерёдно подсаживая друг друга, заглянули внутрь. Там все было, как и вчера: в полумраке было видно, что на скамье стоит полупустая банка с бражкой, лежит нехитрая закуска и уныло торчат две оплывшие свечи. И больше ничего. Никаких следов страшного мужика или белых фигур. 
 — Н-да, — протянул Славка, отходя в сторону и глядя на окошко. — Узкое. Через него только кошка и пролезет. Как мы умудрились? 
 — Я рубашку порвал, и живот исцарапал, — сказал я. 
 — Я тоже, — Славка задрал майку и продемонстрировал ободранные бока. 
 — Вот вы где, — раздался голос.
Мы вздрогнули и обернулись — позади нас стояла моя бабушка. 
 — Я так и думала, что без бани не обошлось, — она внимательно смотрела на нас. — Говорила же — не ходите.
Мы стояли потупившись. Бабушка помолчала, вздохнула и сказала: 
 — Пошли домой, там все расскажете.
И, не дожидаясь нашего согласия, засеменила прочь.
На столе, под цветущей яблоней, попыхивал самовар, по чашкам был разлит ароматный чай и стояли свежие пирожки и ватрушки. Расположившись у стола мы, под пристальным бабушкиным взглядом, наперебой рассказывали о вчерашнем происшествии. Рассказывали все, от начала и до конца, лишь утаив про украденную бражку.
Выслушав нас, бабушка долго молчала, глядя в никуда пустыми глазами, в которых плескались боль и слезы. Потом она тяжко вздохнула и тихо произнесла: 
 — Это Яшка-полицай был. — Кто? — не понял я.
Бабушка опять вздохнула и продолжила: — Уж какие во время войны немцы звери были, только куда им до наших. Полицаи за малейшую провинность наказывали, мучили, издевались. А баню приспособили для расправ и пыток с неугодными людьми. И Яшка, самым жестоким, самым ярым был. Скольких он там замучил — одному Богу известно.
Она перевела дыхание. 
 — А когда наши наступать стали, немцы бежали. Бросали всё, своё и награбленное. И прислужников своих оставляли. Тогда Яшка и схоронился в бане, думал не найдут, думал пересидит и скроется в лесах. Да не тут-то было. Хромой Егор, дед твой, — бабушка кивнула на раскрывшего рот Славку. — Средь бела дня в баню пошел и зарубил топором Яшку. Тело в лес выволок и запретил хоронить. Так и лежал тот с разрубленной головой, пока звери не растащили.
Бабушка умолкла. Повисла тишина. 
 — А белые те, — не выдержал я. — Они кто? 
 — Не знаю точно, — бабушка пожала плечами. — Но думаю — Сомовы. Последние, кто смерть в тех стенах принял. Они еврейского мальчика прятали, за то и поплатились. Мама и две дочки. Отомстили они значит. После смерти, но отомстили.
Мы молчали. Славка уставился в стол, бабушка теребила косынку, а я смотрел на далекий лес и думал, что даже после смерти, злодея настигла расплата. Не смог он спрятаться от душ замученных им невинных людей. 
 — Никому об этом не рассказывайте, — тихо велела бабушка. — И друзьям своим скажите.
Мы со Славкой закивали: о таком не рассказывают, да и кто поверит.
И действительно, встречаясь с друзьями, мы никогда не вспоминали о том страшном дождливом вечере.
Друзья наши болели тяжело и долго. Но в конце концов пошли на поправку и выздоровели.
Потом была жизнь. Она раскидала нас в разные стороны.
Мой брат, Денис, в восемьдесят шестом погиб исполняя интернациональный долг в Демократической Республике Афганистан.
Генка, трудится на ниве сельского хозяйства. Уважаемый человек. Агроном.
Юрик, в конце восьмидесятых перебрался на историческую родину — в Израиль.
Конопатая физиономия Славки довольно часто мелькает на экране телевизора. Он стал артистом.
Я иногда бываю в деревне. Бабушки уже давно нет в живых. Дом ее обветшал и требует ремонта. Да все как-то недосуг.
А баня все также стоит на пригорке, у изрядно обмелевшей речки. Старое, никому не нужное кирпичное здание, побитое временем и непогодой. Она почти утонула в зарослях кустов. Невысокие сосны окружают ее со всех сторон, а на крыше поселились три тоненьких белоствольных березки.