Этот фильм я впервые увидела по телевизору лет в девять. Чёрно-белые кадры, школьные коридоры, строгие учителя — тогда многое было непонятно, но до слёз было обидно за Надю Огарышеву. Помните? Она робко читала своё сочинение: «Счастье — это когда у меня будет двое девочек и двое мальчиков…» А учительница, Светлана Михайловна, холодно оборвала: «Это мелко, обывательски!» Надя, сгорая от стыда, прошептала: «Простите… я дура». Я не понимала, почему мечта о семье — это стыдно? И это чувство несправедливости и щемящей боли за Надю осталось глубоко внутри.

В нашей библиотеке (филиал №9) мне, ученице шестого класса, случайно попалась книга, по которой был снят фильм. Она была новая, в твёрдой белой обложке, на которой была изображена девушка в зелёной шапке с фиолетовым помпоном, стоящая спиной к парню в синей куртке, свитере в красную полоску и с портфелем в руках, а в левом углу — голое дерево с тонкими ветвями. Позже я узнала, что на этой стилизованной иллюстрации, вероятно, запечатлены герои фильма: Рита Черкасова и Гена Шестопал, чьи сложные отношения показаны в сюжете. Но взяла я почитать эту книгу именно из-за знакомого названия. И вот тогда я снова встретилась с фразой, которая врезалась в память с экрана. В книге Георгия Полонского Гена Шестопал писал в своём сочинении: «Счастье — это когда тебя понимают». В фильме эти слова прозвучали как выстрел. И в книге они оказались такими же сильными: оформленные как зачёркнутое «по-моему» с восклицательным знаком в конце. Для одиннадцатилетней девочки это стало откровением, ведь и меня тоже никто не понимал: ни учителя, ни одноклассники. Мои мысли о несправедливости по отношению к Наде, моё восхищение бунтом Шестопала, мои собственные непонятные переживания — всё это казалось чужим, ненужным. Я чувствовала себя так же одиноко, как Гена, принёсший ворону в класс, — странной, не такой, как все. Я была с ним согласна: да, счастье — это когда тебя понимают. И этого понимания мне так не хватало.

Школа нулевых сильно отличалась от советской: можно было свободно выражать своё мнение, не боясь осуждения. Можно было написать, что счастье — это телефон, новый компьютер или поездка к морю. И я писала, о чём хотелось сказать, и получала высокие оценки, но формальная свобода не означала подлинного понимания. Система стала мягче, но осталась глухой к внутреннему миру учеников.

Сейчас мой сын оканчивает девятый класс. Июнь — пора экзаменов. Этот юноша весьма умён, но намеренно получает тройки: «Баллы измеряют не ум, а умение подчиняться. Я этого делать не буду!».

Многие сейчас хвалят советское образование, забывая, как та же система громила Надины мечты и бунт Гены. Сын не смотрел фильм и не читал книгу, но его протест — тот же крик о понимании, что и у Шестопала.

И ведь это не просто история о школьной жизни 60-х! Это про то, что счастье — не статичное состояние, а движение. Мельников, страдая от непонимания, сам не замечает боли коллег. Его тройка двоечнику — не ложь, а баланс между принципом и милосердием. Наташа обретает счастье не когда её понимают, а когда она честна перед самой собой. Даже Светлана Михайловна в слезах осознаёт свою ошибку перед Надей.

Сын сегодня сдаёт экзамен. Его тестовый бланк с галочками — антипод того сочинения о счастье. Его бунт против оценок — продолжение спора, начатого Геной.

Книгу я тогда сдала в библиотеку через два дня. Но всё ещё временами вспоминаю о Наде и Гене. Доживём ли мы до понедельника? До дня, когда система увидит за баллами живых людей. Думаю о том, что вопросы, поднятые в том школьном сочинении, мы пишем всю жизнь. Разными чернилами. На разных бумагах. Иногда — вовсе без слов.

9/VI — 2025