Был обычный июньский вечер. Дневная жара, так резво пришедшая после дождливого и холодного мая, еще не покинула город, а лишь несколько поубавила свой пыл. Легкий ветерок приносил долгожданную прохладу, а в тенистом сквере, под сенью цветущих лип, меня охватило настоящее блаженство.
С бутылкой минералки, я устроился на скамейке и замер в предвкушении нескольких минут отдыха после напряженного трудового дня.
Это уже сложившаяся традиция — вот такая вечерняя передышка в городском сквере.
Сделав глоток, я закурил сигарету и, откинувшись на спинку скамейки, стал лениво наблюдать за мелькающими по дороге автомобилями и редкими прохожими. Размышлял о событиях прошедшего дня и строил планы на день завтрашний.
Мою полусонную рефлексию прервало из ряда вон выходящее событие: на асфальтированной дорожке скверика, прямо напротив скамейки, на которой расположился я, возникло дрожание воздуха, марево, какое бывает над углями костра или в очень жаркий день над раскаленной солнцем дорогой. Через секунду, из этого марева появился непонятный агрегат, чем-то схожий с железнодорожной дрезиной, только гораздо меньшего размера, и вместо колес у агрегата были четыре толстые пружины. В хаотичном, на первый взгляд, порядке он был утыкан разной длины рычагами и циферблатами величиной с добрый советский будильник. На металлическом кресле, в центре дрезины (буду назвать ее так), восседал человек — мужчина в весьма необычном наряде: высокие, до колен, черные сапоги, светлые облегающие брюки, длинный клетчатый пиджак серого цвета и такую-же кепку. Шею незнакомца украшал светлый шарф, завязанный причудливым узлом.
Я оторопело смотрел на дивное явление, не в силах вымолвить ни слова. Окурок ожег мне пальцы и я, зашипев, не столько от боли, сколько от неожиданности, выбросил его в урну.
 — Доброго дня, достопочтимый сэр, — незнакомец приподнял кепку и вежливо склонил голову. — Не будете ли вы столь любезны, сказать мне какой сейчас год?

Сэром меня еще никто не называл, но я уже оправился от первого потрясения, поэтому кивнул и пролепетал:
 — Здравствуйте. 2025-й.
 — Подумать только! Всего на сто пятьдесят лет ошибся, — он печально покачал головой.

Потом улыбнулся, от чего под тонкой полоской усиков показались ровные белые зубы и спросил:
 — Не будет ли с моей стороны неучтивым составить вам компанию в этот чудесный день?

Я кивнул и чуть подвинулся на скамейке, как бы приглашая его присоединиться.
Мужчина легко спрыгнул с дрезины, несколько раз присел, потянулся и устроился рядом со мной. Затем достал из кармана плоский серебряный портсигар, извлек из него папиросу, помял ее в пальцах и закурил.
 — Какая благодать! — он глубоко затянулся и зажмурился.

Я смотрел, как он курит и с любопытством оглядывается по сторонам, ожидая дальнейшего развития событий. Наконец, выбросив окурок, незнакомец повернулся ко мне.
 — Я вижу вас разбирает любопытство, — он внимательно посмотрел на меня. — Кто я такой? И откуда взялся?
 — Нет, — к этому моменту, я уже сопоставил все увиденное и услышанное, и понял, кто передо мной. — Я вас узнал. Вы — Путешественник во времени. Вы были в мире Морлоков и Элоев.
 — Вот как! — синие глаза Путешественника подозрительно сощурились. — И откуда? Позвольте спросить.
 — Ваш современник, Герберт Уэллс, написал о вас и ваших приключениях книгу, — ответил я. — И назвал ее «Машина времени».
 — Уэллс? Уэллс? — Путешественник задумчиво потеребил кончик уса. — Ах да! Тот любознательный молодой человек с пытливым взором.

Он закивал:
 — Как же, как же — помню.
Путешественник замолчал задумчиво глядя перед собой.
 — Скажите, — осторожно начал я. — Каким ветром занесло вас в наше время и наши края?
 — Видите ли, — он глубоко вздохнул.

 — Если вы столь осведомлены о моих приключения, то знаете, что я отправился выручать Уину. Хотелось, как лучше. Хотелось исправить ошибки. Но, в какой-то момент, мне пришлось встретится с самим собой. И Время этого не простило. Что-то нарушилось, произошел какой-то казус. И от этого меня уже долгое время бросает из эпохи в эпоху, с места на место. Я бывал и в далеком прошлом, и в необозримом будущем. Я посетил разные страны и континенты. Я замерзал в вечных льдах и изнывал от нестерпимого зноя в сердце пустынь. Я видел тысячи восходов и закатов. Вдыхал ароматы цветущих садов и смрад разложения тел множества погибших людей. Я любовался дивными летающими городами и с ужасом смотрел на гигантские пожарища. Где я только не был! Вот только домой, в свое время, мне не суждено попасть. Это мое проклятие.

Путешественник сидел опершись локтями о колени, и положив подбородок на сложенные руки.
 — Расскажите, — робко попросил я. — Расскажите о прошлом или будущем. Мне очень интересно!
 — Не могу, — он покачал головой.
 — Нельзя? — я понимающе кивнул. — Оно запрещает.

Путешественник печально улыбнулся и покачал головой. Затем достал из жилетного кармана массивные золотые часы на цепочке, щелкнул крышкой и, взглянув на циферблат, произнес:
 — Рассказал бы, с превеликим удовольствием, но у меня всегда всего лишь три четверти часа. А потом снова в путь. В неизведанное, — он спрятал часы в карман. — Времени осталось очень мало. Всего несколько минут.
 — Тогда, — я стал лихорадочно соображать о чем мне его спросить. — Расскажите, что вы видели самое прекрасное и необыкновенное в своих путешествиях?
 — Необыкновенное и прекрасное? — на миг он задумался. — Что ж, извольте. Я стоял на берегу Первобытного океана. Надо мной нависало темное небо с тяжелыми свинцовыми тучами, из которых то и дело били молнии. Они с треском погружались в пучины вод, вздымая чудовищной высоты фонтаны. Вокруг меня был безжизненный каменистый берег, о который разбивались огромные волны. Гигантские скалы истекали горящей лавой и она с шипением встречалась с морем. Ветер, ужасающей силы, рвал мою одежду и пытался свалить меня с ног, и лишь незыблемость моей машины, за которую я держался, не позволяла ему совершить это. Я смотрел на этот мировой котел в котором варилось то, что спустя миллионы лет станет жизнью.
Путешественник умолк.
 — Пожалуй это самое прекрасное и необычное, что довелось мне увидеть, — он посмотрел на меня. — Вы понимаете?

Я растеряно пожал плечами.
 — Смотрите, — Путешественник чиркнул спичкой. — Это огонь.

Он нагнулся и зачерпнул пригоршню песка:
 — Земля.

Взял из моих рук бутылку и тоненькой струйкой вылил немного минералки себе на ладонь:
 — Вода.

Затем поднялся и взмахнул руками:
 — Воздух.
 — Это…, — до меня стало доходить, что он имел ввиду.

Путешественник удовлетворенно кивнул и снова опустился на скамейку.
 — Земля. Вода. Огонь. Воздух, — произнес он. — Четыре абсолютно безжизненных элемента. И они породили самое волшебное, самое чудесное, самое необыкновенное, что есть во Вселенной — Жизнь.

Мы молчали думая каждый о своем. Я думал о той цепочке случайностей, что привела к появлению жизни на нашей планете. О чем думал он — не знаю.
В его кармане мелодично затренькали часы. Путешественник достал их, взглянул на циферблат и прошептал:
 — Время на исходе.

Затем поднялся и протянул мне руку.
 — Рад был знакомству, — сказал он глядя мне в глаза. — Прощайте.
 — Я тоже, — ответил я пожимая его крепкую ладонь. — Прощайте.

Путешественник легко взобрался на дрезину, помахал мне рукой и стал медленно таять в воздухе. Миг, и дорожка опустела, как будто никого и не было. Не было ни странного агрегата, ни человека в наряде конца XIX века.
Куда его занесет безжалостное Время? В начало или конец времен? Кто знает? И сколько ему еще скитаться из эпохи в эпоху и из страны в страну?
Сколько будет висеть над ним страшное проклятье? Когда оно исчезнет? И когда он сможет вернуться домой?
Думаю — никогда. С Временем шутки плохи.