«Али занемог, батюшка?» — сухопарая ключница Мавруша дотронулась маленькой дрожащей рукой до лба Петра Аркадьевича.
«Святые угодники, да ты горишь весь?» — старуха всплеснула руками и зажгла лампадку у иконы.
За стеной особняка в заснеженном саду волком выл неугомонный ветер.
«В-о-д-ы…”- еле ворочающимся языком прошептал Пётр Аркадьевич.
«Сейчас, сердешный, я мигом» — Мавруша вышла из комнаты и вернулась с деревянным ковшиком для воды.
«На вот, испей водицы» — ключница поднесла ковшик к высохшим губам Петра Аркадьевича. Тот с трудом сделал пару глотков и его голова бессильно опустилась на подушку.
Мавруша была раньше няней Петра Аркадьевича, знала его сызмальства. И оттого больно было ей видеть нынешнее его положение. Родители Петра Аркадьевича умерли почитай в один год от холеры, как и старшая сестра Петра — Серафима, а сам он благодаря недюжинному природному здоровью да молитвам Мавруши выкарабкался с того света. Теперь это был статный шатен с пышными усами, отслуживший в артиллерийском полку и вышедший в отставку тридцати двух лет отроду в чине капитана, чтобы полностью посвятить себя жизни в имении. Мавруша подошла к окну. Голодные зайцы, прибежавшие из леса, объедали кору с яблонь.
«Надыть снарядить Ипатия за уездным дохтором, как бы не чахотка у барина» — решила Мавруша. Засеменив, она вышла, поставила самовар, закипятила липового чая, села за стол и задумалась.
Ходили слухи, что на роду у Петра Аркадьевича было проклятие, наложенное когда-то одной цыганкой.
«Господи, не оставь в милости своей!» — маленькая слезинка покатилась по старухиной щеке.
А между тем Петра Аркадьевича донимала сильная горячка. Привиделось ему, будто бы его возлюбленная Машенька Бояринцева счастливо хохочет в объятиях купца второй гильдии Ардалиона Копытина, будто бы в постели ползут толстые змеи, а на стене большие чёрные пауки.
«Проклят» — прошипел чей-то голос слева. Повернув голову Пётр Аркадьевич увидел, что одна из змей обратилась в цыганку, высунула розоватый раздвоенный язык и плотоядно уставилась на него.
«Проклят» — плели паутину по углам пауки.
«Проклят» — отзывался в саду колючий ветер и зло бросался снежной крупой.
В полубеспамятстве Пётр Аркадьевич вскочил, сорвал со стены висевшую саблю и суматошно ею маша изрубил перину, мягкий тюфяк и горшок с росшей в нём геранью. На звуки прибежали Мавруша и лакей Ипатий, подняли с пола Петра Аркадьевича, отобрали саблю и уложили его обратно на кровать.
«Помешался наш барин то, Мавруша» — седой Ипатий с сожалением перекрестился.
«Погодь, отойдёт ишшо, во младенчестве от холеры не помер и нынче, Бог даст, отойдёт» — сурово ответила Мавруша, спровадила Ипатия, села на стул да так и уснула.
Морозное январское утро осветило скупыми лучами спальню. Проснувшийся Пётр Аркадьевич чувствовал себя значительно лучше. То ли Маврушина молитва помогла, то ли и правда есть на свете люди, над которыми даже проклятие не имеет власти.