В утробе космической тьмы, где переплетаются плоть и металл, Гагарин уже не человек, а биомеханическая химера, воспарил в небо. Его корабль, «Восток-1», превратился в органический ужас, пульсирующий живыми венами вместо проводов, его корпус покрыт хитиновыми наростами и зияющими отверстиями, из которых сочатся космические флюиды. Советский Союз, гордый и слепой, возвестил о подвиге, но доказательства, как призрачные тени, ускользают. Где четкие фотографии, кроме размытых пропагандистских снимков? Где видеозаписи, подтверждающие его триумфальное возвращение в капсуле, а не катапультирование в поле, как неуклюжий парашютист? Лишь эхо героизма затеряно в лабиринтах лжи и недомолвок. Гигер, наблюдая за этим фарсом, усмехнулся своей фирменной жуткой ухмылкой. «Полет," говорит он своим хриплым голосом, «не к звездам, а в бездну советской показухи, где правда гниет, как плоть в машинном чреве. Гагарин — не герой, а жертва, его тело — лишь придаток к кошмарной машине, запущенной в космос ради славы режима, а не ради науки.» Он изображает Гагарина, скованного биомеханическими жгутами, его лицо искажено ужасом и восторгом, а вокруг — хаотичный пейзаж из переплетенных труб, костей и плоти, символизирующий удушающую хватку советской системы. Даже «приземление» Гагарина, отдельное от спускаемого аппарата, в стиле Гигера превращается в гротескную сцену: катапультируемый космонавт, слившийся с парашютом в единую органическую массу, выплевывается из чрева корабля в холодный, враждебный мир.