Рассказ-басня. «Знай наших! Или никогда со злом не думайте и уж тем более не говорите о том, о чём сами не знаете.»

Ещё в Советское время, когда я ходил в море, был у меня приятель Виктор из Минска.

Вот как-то в одном из рейсов за еженочными кофеями он рассказал такую историю.

Когда Виктор ещё учился в школе (в Минске), в их многоэтажке на 1-ом этаже жил никчёмный моложавый неопределённого возраста очкарик. С мужиками на улице по вечерам он не выпивал, в домино-шахматы с ними же по выходным не играл, на субботники не выходил. Рано утром шёл на работу. Вечером домой. Шмык-шмык — и его не видно.

Но однажды в один из позднелетних душных нескончаемых быстропроходящих вечеров, когда солнце упиралось и цеплялось последними лучами за всё вокруг, прежде чем погрузиться за крышу противного дома, распахивается «на 180 обе створки» окно на первом этаже — того самого шмык-шмык очкарика. И из темноты оконного проёма вываливается невменяемо-пьяное полу-тело и во всю глотку, бессистемно растягивая то гласные, то согласные, забычАло: «Я-а-к-кан-ндид-да-ат-т…»

Сидящие на ближайшей скамейке мужики, принимавшие вечернее предснотворное, не сговариваясь, хором, как после многочасовой спевки-сливки, с оживлённой зевотой поддержали «кандидата»: «У-ура-а-а!» После затухания дворового эха, полу-тело исчезло в пещерный мрак того же оконного проёма.

Буквально через минуту полу-тело появилось вновь: «Я-к-кан-нд-да-ат!», — теряя гласные, открыло оно второе отделение. Мужики, коллективно дирижируя, взревели свой припев: «У-ура-а-а!»

Этот концерт с выходом продолжался долго, состоял из бессчётного количества отделений и коротких антрактов. При этом каждое последующее отделение отличалось от предыдущего, потерей букв и громкости солирующего, хотя с лихвой компенсировалось продолжительность самого акта и сокращением антракта. Завершилось выступление за полночь: то ли из-за не выпада полу-тела солиста, по спонтанно сложившемуся сценарию, то ли из-за распада хора…

На утро выяснилось, что этот «никчемный шмык-шмык» защитил кандидатскую диссертацию на какую-то физико-философскую тему, не выговариваемую в приличном обществе.

Так что, как говориться — знай наших!

Защитил ли тот кандидат докторскую, когда, как она называлась, и каким выступлением он это отметил, история умолчала.

Но главное! Главное — никогда со злом не думайте и уж тем более не говорите о том и о ком, о чём и о ком сами же ничего в точности не знаете.