Тавушская зима рисует грифельным карандашом наброски: промозглый туман, инейные завитки на шушабандах, хмурый перевал, молчание птиц. Дым дровяных печей тянется тонкими струями ввысь, прокладывая дорогу к небесам. Ущелье Сов засыпало снегом по самые совиные ушки — не пройти не проехать. Тихо. Тихо.

Дед Григор обмотался кусачим шарфом, точь-в-точь как в детстве, когда мама кутала его перед выходом во двор. Ступает медленно, опираясь на палку, вертит шеей, будто кого-то высматривает.
Разухабисто кричит петух.
«Захрмар», — беззлобно огрызается дед Григор.
Лает собака. Естественно, и ей прилетает. Захрмара никогда много не бывает.
Протяжно скрипнув, распахивается калитка.
— Дед Григор, вы зачем на такой мороз вышли?
— Болел, выздоровел. Вышел посмотреть что да как.
— Выпили бы хоть самогонки, сил бы прибавило.
— Да вот выпил, потому и смог выйти.

У Завоянц Меланьи праздник — из города приехали её дочери. Меланья на радостях накрыла стол, запекла индейку — с айвой, с черносливом, с сушёным кизилом. Перед тем, как подрумянить, полила свежевыжатым гранатовым соком. Из напитков выставила тутовку и вишнёвую наливку, которую берегла как зеницу ока — урожая вишни в этом году не случилось, потому наливки кот наплакал. Дочери, перебивая друг друга, рассказывали новости. И вдруг младшая заговорила о своей пенсии. Разомлевшая от обильной еды и общения Меланья встрепенулась, обвела дочерей изумлённым взглядом:
— Вы что, уже пенсионерки?
В августе Меланье исполнилось 82.

Старшая сестра Меланьи, Варсик, преставилась весной, в возрасте 87 лет. Умирала, велела детям: «Проследите, чтобы ваш отец меня на прощание не поцеловал. Не хватало только перед соседями опозориться».
Дети обещали.
Варсик прожила с мужем долгую и неровную жизнь. Счастья было много, но и горя — тоже. Он любил подшутить над ней: она уснёт с открытым ртом, он туда сигарету положит. Она проснётся, устроит ему скандал, а он только посмеивается.
Что мы знаем о любви? О старике, вопреки традициям гор навзрыд оплакивающем свою жену и целующем её на глазах у посторонних? О детях, давшим слово матери и не сдержавшим его?
Что мы знаем о любви?!

Тавушская зима присыпала снегом рыжую мушмулу. Обмёрзнет-оттает, и можно будет её есть, сплёвывая на ладонь крохотные косточки. Более бестолковой ягоды мир не видывал: кислая, рыхлая, почти безвкусная, и вот надо же — люблю, ем.
На заднем дворе самозабвенно поёт клёст: «Пик-кола, пик-кола!» Напевшись, умолкает.
И всё снова погружается в дрёму.
Тихо-тихо. Будто бог решил заново сотворить мир и наполнил его покоем.