Как человек сладкой жизни искал
Есть пища для тела, и есть — для души. Лакомство! Чем развлечь и младенца, и старика? Конфеткой. Чем утешиться в минуту душевной невзгоды? На выбор — тортиком или шоколадкой…
Считается, что сладкую жизнь выбрало себе человечество — как плату за спокойную земледельческую жизнь. Пока охотником человек бегал по лесам и лугам, пока в пище преобладал компонент животный, мясо, попросту говоря, а растительная пища не была основной и постоянной, — до сахаров ему особо дела не было. Но принялся землю рыхлить, злаки возделывать, — потребовалось довольно бедную вкусом, пресную пищу — хлеб, каши — сдабривать чем-то, обогащать вкус. Соль потребовалась — и наш герой, сахар!
Потому еще в древнейшие времена человек искал вокруг себя источник сладостей. Выбор не очень велик: сок растений и ягод. Ну, еще мед, продукт особенный, воплощение сладости, символ ее. Но уж очень дорог.
Может, русские, за неимением лучшего, потому так привязались к березе — за сладкий ее сок? Особо вожделенный уже потому, что его пора приходится на самое голодное для Руси время года. И привязанность эту они унаследовали от своих предшественников на нынешних российских землях, от угро-финских племен.
Индейцам Северной Америки повезло больше: их сахарный клен давал сок гораздо более сладкий, его даже можно было запасать впрок, хранить в виде своеобразных таких льдинок-леденцов.
Каждый народ отыскивал для себя сахаронос — разные виды пальм, березу, клен, бобы — все равно что, лишь бы подсластить пищу!
Должен был миру явиться сахарный тростник — дар, проклятие, источник, так сказать, растительного меда, дешевого и невероятно сладкого! Явился он — в Бенгалии. Там, в древней Индии, европейцы впервые увидели тростник, дающий мед, — о таком диве сообщали в своих отчетах полководцы Александра Македонского.
Европейцы увидели — и только. А освоили, вовсю принялись использовать арабы. В ходе арабских завоеваний (VII-IX века) сахарный тростник вошел в обиход в Египте, Испании. Торговлю сахаром пытались вести венецианцы (966 год), находившиеся, так сказать, на границе между европейцами и арабами. Однако торговля эта не получилась — слишком малы оказались объемы поставок.
Европейцам надо было массово двинуться в крестовые походы, чтобы вплотную встретиться с сахарным тростником в Святой земле. Не сразу они поняли, что надо делать с растением, подражали детям в обращении с этим сладким злаком: жевали и высасывали сок. Потом научились у «нехристей» сахароварению.
Но технология обработки — это одно, а наличие достаточного количества сырья — другое. Сахарный тростник надо было где-то выращивать, и это удавалось только на юге Франции (не считаем юг Испании — эти земли все еще относились к арабскому миру), на Канарских, Азорских островах, на Мадейре.
Сахар все же оставался редкостью, роскошью. В 1513 году португальский король в качестве подарка преподносит римскому папе выполненную из сахара скульптурную композицию: сам владыка Святого престола, окружающие его двенадцать кардиналов (фигуры — в натуральную величину!) и триста свечей, каждая на полтора метра. «Сахар никакое блюдо не портит» — такая поговорка бытовала в то же время в Германии. Словом, сахар ощущался чем-то вроде редкостной пряности.
Очередной прорыв случился с открытием Америки. Антильские острова природа будто специально создала для возделывания сахарного тростника. А европейцы, чтобы помочь природе, организовали поток на плантации африканских невольников. Или — невольников европейских, каковыми оказывались отправляемые на острова каторжники (вспомним судьбу главного героя «Одиссеи капитана Блада»).
Этот период, с XV по XX век, стал временем широчайшей экспансии сахара в мире, по большей части — сахара тростникового. В XVI веке из Бразилии доставляют в Европу в год примерно по 1600 тонн. В 1676 году только Ямайка отправляет на четырехстах кораблях 72 тысячи тонн сахара.
И природа, и невольники эксплуатировались безжалостно. Плантаторы ждали доходов, но добыча сахара оказывалась затратной — уже потому, что корабли везли в Европу сахар-сырец, сырье, требовавшее дополнительной обработки, очистки. А в Америку те же корабли везли все необходимое для добычи сахара: невольников, продовольствие, инструменты для обработки земли, медные варочные котлы (чтобы варить сахар!), ткани…
И технологию, между прочим! Технология была португальская, португальцы научились получать сахар-сырец на Мадейре. В отличие от французов, которые, поначалу, вымачивая тростник в воде, вместо сахара получали что-то вроде уксуса. Впрочем, заминка была недолгой, и французские плантаторы сориентировались в тонкостях сахароварения.
Эти перевозки по морям-океанам здорово отягощали себестоимость сахара. В середине XVIII века сахар английских колоний стоил процентов на семьдесят больше, чем сахар колоний французских. Определялась такая разница высокой стоимостью продовольствия, которое Англия поставляла в свои колонии. К слову сказать, Англия, получая из-за моря дорогой, против французского, сахар, и потребляла его по высоким же ценам, богатой уже тогда была эта страна (то есть — богатыми были ее граждане).
Итак, получалось, что плантатор, используя это уникальное растение, сахарный тростник, переработка которого почти безотходна, быстрее, а то и больше имел выгоду от продажи не сахара-сырца — где-то там, на европейских оптовых рынках, а на месте, торгуя «живой водой» — тафией, сахарной водкой. Которая, кстати, получалась при перегонке в винокурне шлаков сахарного заводика. Пьер дю Тертр рассказывал в середине XVII века о технологических тонкостях этого процесса: «Пена из второго и третьего котлов и вся стремительно вращающаяся жидкость падает в сток печей и стекает в один челнок, где все сохраняется для образования живой воды; негры делают из нее напитки, которые пьянят и продажа которых на Островах идет весьма бойко».
Однако ж мириться с таким положением плантаторы не хотели. Да и Европа в какой-то момент осознала, что неплохо бы там, за морями, производить всю работу (экологически грязную) по очистке сахара — и поставлять на европейский рынок уже готовый продукт.
А каков был этот готовый продукт, например, в середине XVIII века, — поможет понять цитата, приведенная в работе историка Фернана Броделя. Бродель описывает различные сорта сахара, присутствующие на французском рынке:
«Moscouade, cassonade, сахар по семи ливров, сахар королевский, сахар полукоролевский, леденцовый и красный сахар, который иначе называют кипрским. Добрый moscouade должен быть беловатым по цвету, елико возможно менее жирным и почти не пахнуть горелым. Cassonade, каковой также именуют островным сахаром, должно выбирать белый, сухой, зернистый, со вкусом и запахом фиалок. Самый прекрасный происходит из Бразилии; но торговля им почти прекратилась. Кайенский сахар занимает второе место, а сахар островной следует за ним. Кондитеры в своих вареньях используют много бразильского и островного cassonade и даже более его ценят, нежели очищенный сахар: варенья, кои из него приготовляют, более хороши… и меньше подвержены засахариванию».
Эта цитата характеризует ассортимент рынка тростникового сахара во Франции в 1760 году. Меж тем в соседней Германии еще в 1747 году химик Маргграф совершил открытие — в срезах свекольных корнеплодов он обнаружил кристаллы сахара. Однако потребовалось еще несколько десятков лет, чтобы вопрос получения сахара из свеклы стал актуальным.
А произошло это благодаря Наполеону, его войнам — и той блокаде, которую Британия установила на поставку своими противниками в Европу всего заморского, в том числе и сахара. Что ж, замена оказалась неплохой, хотя любители и ценители все ж умудряются отличать сахар тростниковый от сахара свекольного, и даже более — предпочитать коричневый тростниковый белому. Или наоборот — на то они и ценители.
Выходит, что сахар — это не только провокатор прогресса стоматологии. В большей степени сахар — движущая сила цивилизации. Крестовые походы, открытие Америки, кристаллизация особой нации — афроамериканцев, наполеоновские войны, создание великого британского флота — получается, что все это делалось… ради сладкой жизни человечества!