Жить можно, потому что ты знаешь сказку о трех синицах, вьющих ресницами синь, потому что есть рыбы, которые плачут, когда нам больно, и потому что всегда есть город, в котором идет снег.

Жить можно, потому что тот, кто уходит навеки, оставляет как жемчуг прозрачные шарики вздоха, которыми можно спастись, когда кончается небо и воздух.

Жить можно, потому что всегда наступает пора, когда ломаются льды и трещат орехи, вырезая из времени острыми звуками, словно кусок новогодней фанеры, не убитую словом реальность, в которой возможно все.

Жить можно, потому что всегда существует окно, в стене, в человеке, в букашке… заглянув в которое, можно увидеть себя.

Жить можно, потому что когда выдыхается суша, а небеса опускаются больничной ватой, в самый последний момент является женщина-дождь.

Жить можно, потому что твои ладони — лучшее в мире пристанище для потерявшего домик сердца.

Жить можно, потому что, пока происходит

У одного — дом. У другого — деньги.
У третьего — власть. У четвертого — жизнь… А счастья нет! Потому что
у счастья… Нет никого… Из них.

«Лунари!» — звал он ее в темноте.
И она приходила тайком через синий сад. Она всегда приходила, когда он умирал… И своей наготой… Сотворенной дыханием жемчуга… Исцеляла его от жизни…
А на рассвете… Тайком через синий сад… Она исчезала, возвращаясь в свою обитель… В бабочек, травы, дождь… В планеты и звезды… В страны и города… Она исчезала, а он… Снова живой… Снова далекий и сильный… Продолжал неустанно блуждать по вершинам… Лишь бы снова разбиться… Снова приблизиться… Лишь бы снова позвать… Лунари.

После любви… Она всегда мне дарила… На протянутой к сердцу ладошке…
Свою изумительную Слезинку…
С единственной розой внутри… С единс-
твенной… И я знал, о чем она — это роза… И почему ей так сладко падать… Своим совсем еще детским лоном…
В эту гудящую пропасть… Счастливого небытия… А потом, свернувшись клубочком… Она утыкалась в меня головкой… И говорила такое… Что
все мои скалы рушились в море… А море, содрогнувшись… Начинало меня накрывать… Гигантскими волнами нежности… А говорила она… Совершенно безумное: «Хочу быть твоим ребенком!»

Самое главное — не путать слонов со слонами.
Самое главное — не отдавать своих женщин стеклам.
Самое главное — не трогать глазами белое.
Самое главное — не бросаться словами в будущее.
Самое главное — не скитаться по крышам прошлого.
Самое главное — не заводить черепах в сознании.
Самое главное — не убивать в своем сердце аистов.
Самое главное — успеть попросить прощение…
У всех обделенных, за то, что любил других.
У тех же, кого любил… За то что любил…
Но самое главное… Вовремя не вернуться.

Теперь я знаю, откуда берутся лошадки. Они выскакивают из твоих волос…
И, радуясь жизни, скачут по твоим лугам. А я ловлю их одну за другой и возвращаю в твою обитель. И они возвращаются, роняя слезы… В твое слишком тесное для них пристанище. И только тогда… Когда становится неcтерпимо… И со словами «Люби меня, милый» ты отдаешься моим ветрам… Когда мы падаем в пропасть, забыв обо всем на свете… Твои лошадки, набравшись решимости, снова сбегают и мчатся куда подальше. Лишь бы — подальше… Теперь я знаю, откуда берутся лошадки…
Из Дальше!

На берегу океана жили пингвины. Потом пришли люди и пингвины исчезли. Потом пришли беды и люди пропали в землю. Следом исчез океан, улизнув в параллельную каплю. В результате по дну испарившейся капли деревянно гуляют пингвины и всё не могут понять — почему? Почему в Занзибаре осень?

Где-то тихо плывут жирафы. Где-то странствуют антилопы. Где-то кружится теплый дождик… Где-то падает снег, а где-то… Собирается по крупицам…
По каплям, по крохам, по точкам… К походу на человечество… Абсолютная пустота

Один из немногих я помню тот день… Когда зло и добро поменялись местами… Я помню, я видел…
Я видел своими глазами, но мир… Почему-то никак… Совершенно никак… Только на ветке соседнего дерева…
Тихо чирикнул… Воробышек

С годами я понял, отчего человек выпадает из настоящего. Ибо самое главное, находясь за пределом взгляда, остается для нас незримым. Как дыхание камня, лишенное очертаний. И пока мы его не видим… А мы не видим… Мы не можем уверить себя до конца, что всё это — настоящее. Ибо не можем увидеть… Руками.

Отчего ты так хочешь жить? Ведь давно уже знаешь, что эти игры для несмышленышей… Для тех, кто пришел вчера… Это небо для мертвых… Убитых еще до рождения… Всплеском холодных трав… Всплеском холодных… Всплеском… Эта боль для утративших боль… И ставших скалой, над которой…
Одинокие чайки рисуют уставший воздух… Так отчего ты так хочешь жить… Человеческий червь…
Надежды?

Ни в одном настоящем вы не найдете слово «любовь». Оно там не существует. И настоящего тоже нет. Оно тоже не существует. Потому его там и нет — этого странного слова. А если бы было, ну, если бы вам так казалось, то это означало бы только одно — вы перепутали слово «любовь» со словом «любимая», ибо любимая — это женщина… Не больше чем женщина, живущая в границах времени. А любовь — это Птица… Летящая в будущем и уловимая только в прошлом.

Из далеких краев иду я к тебе, моя милая. И жизнь твою, милая… Несу я тебе на руках… Как ребенка, как птицу, как бабочку… Слабость и грусть
вперемешку переполнили душу мою… Ибо очень устал я, милая… И чтобы мне не упасть… Чтобы дойти до тебя…
И вернуть тебе жизнь, что утратила ты до рождения… Дай мне возможность найти… На побережьях лица твоего… Жаркую жажду… Жизни

Когда смеркаются души, а чаша сознания переполняется мертвыми числами… Когда хочется жить, но не знаешь — как. Когда хочешь сказать, но не знаешь — чем… Наступает время рождения… И тогда приходит Озирус…
Он становится с теми, кто Видел, и они, улыбнувшись сухими глазами, исчезают в его окружности. От них остаются фигуры, подобные тем, кто не Видел. И фигуры продолжают быть, пересекаясь с другими фигурами… Влюбляются, женятся, строят дома, умирают… Фигурам неведомо слово «Озирус»… И им легко оставаться… Здесь

Этот мир одинок… Как нищий на дне вселенной… У него ничего… Нет! Ни отца, ни матери… Ни дома, ни близких…
Ни гроша, ни крошки… Сиротой неприкаянной… Бредет он устало по душам… Устало роняя… Слезы.

Злато летело в мои карманы… Женщины падали к моим ногам… Птицы мне пели свое сокровенное… А моря отдавали… Лучшие свои корабли… Так незаметно прошла моя жизнь… Под сенью сиреней… Совершенно чужого сада.

Всевышний всегда прав… Так говорят все… Так говорю я… Эта истина истин…
И с этим надо смириться… Только с одним уточнением… Да, он всегда… Всегда и во всем… Но не более чем… Море, весна… Небо, деревья… Травы, дожди… Муравьи, черепахи… И снег за окном… Не более

Я вижу тебя… В розах и скалах… В голубых облаках… В золотистых озерах…
В самых осенних… Гнездах… Во мгле… В утомленности парков… В безмолвии статуй… В безумии скрипок… В крике, вот так… Твой образ сливается…
С миром, вот так… Я теряю тебя…
Любимая.

Есть птица такая — Грусть, рожденная желтым ветром… Покинув землю, она уже не возвращается… И долго скитается в небе возможностей…
В поисках невозможного… Разбиваясь
о звезды несчетное множество раз…
Пока, не устав, не поселяется в человеке… А человек, ни о чем не догадываясь… Грустит и не слышит,
как в нем, разбиваясь…
Всё летит и летит…
Птица.

Ибо сказано-сказано в Небе для Посвященных — Женщина непобедима. Можно рассыпать огонь и воду… Остановить на лету цунами… Переместить
города и горы… Истребить океаны жестом… Выпить до дна облака и пчел… Разложить на дождинки зеркало… Разбить на кузнечиков солнце… Засыпать песками время… Заставить шагать деревья… Перелететь через птицу… Обнажить камень… Перевернуть лужу… Многое можно, если ты в Силе… Если ты в Слове… Если ты в Бес… Многое можно, но… Женщина непобедима! Ибо нельзя победить… Поражение