На месте моего сердца разрасталась дыра.

Он отдал за меня жизнь.
Мой высокомерный, думающий только о себе зловредный засранец, который был прочной скалой под моими ногами, решил умереть, чтобы позволить мне жить.

На кой черт он это сделал?

Как мне с этим жить?!

На самом деле я просто боялась чувств, которые ты во мне вызывал. Не фантазий, которые обычно вызывают у девушек парни: будущее с детишками и белым забором, — а яростной, дикой, полной потери себя, словно без этого мужчины в тебе, рядом с тобой больше ничто не имеет значения. Важно лишь то, что он о тебе думает, а весь мир может отправляться в преисподнюю. Даже тогда я знала, что ты можешь меня изменить! Кто же хочет быть рядом с тем, кто способен его изменить? Слишком много власти пришлось бы отдать. Легче было бороться, чем признать, что во мне есть тайные местечки, которые жаждут чего-то такого, что не принято в знакомом мне мире. А хуже всего то, что, когда ты разбудил меня, вырвал из кукольного мирка и я проснулась, полностью проснулась, убл*док, а ты меня оставил…

Когда он был со мной, я могла пройти сквозь ад с улыбкой. Достаточно было видеть его глаза и вести с ним наши безмолвные диалоги.

«Банальный» — просто еще одно слово, означающее, что нечто слишком раздуто СМИ, и поэтому обыкновенные люди потеряли полноту ощущений, и чаще всего это вредит им самим, поскольку они стали неспособными увидеть опасность, глядя прямо в глазах дикого животного или в дуло заряженного пистолета.

Однажды вам встретится человек, который поцелует вас так, что вы не сможете дышать — и вас это нисколько не смутит. Кислород — это ерунда. Только страсть придает жизни смысл. И значимость. Страсть — это и есть жизнь. Желание увидеть завтрашний рассвет, коснуться того, кого любишь, продолжать попытки.
— Проснуться и ничего не хотеть — это ад, — согласился он.
Он знал, о чем я думаю. Всегда. Мы связаны. Атомы передавали сообщения между нами.

Когда планировали жизнь, вы учли случайности?

Однако, мы зрим с трудом в отражения и иносказания, и истина, прежде чем явиться перед нами лицом к лицу, проявляется в слабых чертах (увы! столь не различимых!) среди общего мирского блуда, и мы утруждаемся, распознавая ее вернейшие знаменования также и там, где они всего темнее и, якобы, пронизаны чуждою волею, всецело устремленную ко злу.
«Имя розы»
Умберто Эко

— Каждое утро, по окончании ночной смены, он выбирает в толке женщину и кивает ей. Она поднимается наверх и когда, в конечном счете, снова обнаруживается в клубе, она похожа на…, — ее передергивает, будто от внезапного озноба, — и ты задаешься вопросом, что он такого сделал, отчего ее взгляд стал таким. Ты смотришь, как она ходит, улыбается, двигаясь совершенно по-иному, чем прежде, до того, как пошла к нему, и ты знаешь, что там что-то произошло, что сделало ее чувства более живыми, чем она когда-либо чувствовала прежде, и не важно, каким способом она этого достигла, потому что за это — в надежде, что и тебе повезет — не жаль отдать мужчине все, что угодно, даже если это случится в твоей жизни только однажды. Мужчина должен по-особенному смотреть на женщину, чтобы это сработало. Ты пытаешься не думать о нем, но не выходит.

Я все ближе к небесам,
я у самого края,
чтобы увидеть под ногами мой мир.

Без убаюкивающих деток колыбельных.
Без воспевающих о скорби гимнов.
Без помогающих облегчить боль
страдания задушевных мотивов блюзов.
Без восславляющего жизнь рок-н-ролла.
И прочей музыки, что нам дана,
Мы все были бы социопатами
или мертвыми, коль не она.

Надо было обращать больше внимания на то, кто я по сути, а не как я выгляжу

Чем больше он западал на моих подруг, тем сильнее я пыталась удержать его. Похоже, что я питала слабость к тому, что заставляло меня сильнее чувствовать, несмотря на то что это причиняло мне боль.

Длинные черные волосы обвиваются вокруг моей шеи, скользя как горячий шелк. Обнимающие меня руки ощущаются, как самый волшебный медленный танец, который я когда-либо могла себе вообразить, мне с трудом удается нормально дышать, дыхание становится поверхностным, застревая в горле.
Он издает звук похожий на греховный перезвон попавших в шторм колокольчиков, прекрасный и хрупкий. Навязчивая мелодия, как струны задевает мои нервные окончания, превращая каждый в невесомую массу оргазмической паутины.

Страсть к жизни заставляет ее двигаться дольше, чем она может идти. Она сгорит дотла, если не найдет кого-то или что-то, что будет остужать ее пыл и заряжать энергией. Ей нужно настолько основательное столкновение насколько она живет, иначе она просто умрет молодой.