когда планида «никому не верь»
в зените над молчанием овечьим,
сквозь кротость ликов проступает зверь —
не вглядывайся в маски человечьи…
и стынет память мёртвым языком…
нас, маугли от Дарвина и Брема,
судьба питает волчьим молоком, —
впрок — Ромулу, но на погибель — Рему…
мы презирали когти и клыки…
ночные споры, фонари-аптеки…
уж нет иных, другие далеки —
австрало-франко-лондоно-питеки…