В людской мерзости самое страшное — не мерзость, а привычка окружающих к ней.

…Вот так и среди нас, человеков: есть скромные люди с чистым сердцем, «незаметные» и «маленькие», но с огромной душой. Они-то и украшают жизнь, вмещая в себя все лучшее, что есть в человечестве, — доброту, простоту, доверие. Так и подснежник кажется капелькой неба на земле…

Слепо верующий начинает с того, что не требует объяснений, а кончает тем, что не терпит их.

«Куда же это все провалилось, Зинаида Борисовна? Подумать только: нас было столько — легких, чистых, добрых, мы никого не обижали, нам было наплевать на деньги, на то, как мы одеты и что жуем, — почему же мы не оставили никакого следа на земле? С какого дня, с какой минуты мы стали крениться набок? Ведь была же такая роковая для каждого из нас минута! Я перебираю свою жизнь, как перебираю крупу, держа ее на ладони и выискивая сорные семена.»

Есть математика кулаков и математика рабочих в союзе с беднейшим крестьянством.

Чем виноватей я чувствовал себя …, тем усердней заботился о ней.
Есть и такая форма подлости.

… если бы не было надежды совсем, ни одной капли на земле, то все люди тоже умерли бы от отчаяния.

Слава к нему шла медленно, задерживаясь в дороге.

Собакам тоже есть, о чём подумать.

Из всех человеческих чувств, пожалуй, труднее всего анализировать любовь. Разложенная на свои мельчайшие частицы, она мертвеет. Расчлененная, она не складывается воедино.

Перед тобой лежит черновик твоей жизни — никому ведь не дано жить начисто, — и ты не имеешь права вымарать ни одной строчки. Может я ничего и не вымарывал бы, но я бы непременно вписал.

Ссора возможна тогда, когда ее причина произносима.

Стать врачом — легче, чем быть врачом.

По нонешним временам… без поплавка нельзя… Диплом… на поверхности держит.

…Каждый больной хочет исповедаться врачу.

Если человеку не верить, он больше врёт.

Смертельно раненого Александра Сергеевича Пушкина нынче выходил бы рядовой, скромный, добросовестный врач.