Место для рекламы

"Too much love, will kill me"

Постепенно двигалось время, придуманное людьми, часами. Они уводили нас от реальности, приближая сон, нанимая будильник, трезвонящий утром, пытающийся разбудить наши неуемные чувства о том, что все останется без перемен. Уткнувшись в подушку носом, не дававшим нам дышать, мы иногда пытаемся выплакать и не верить в то, что что-то не произошло, но это не помогает и подушка, мокрая от слюней и слез лежит и сохнет будущим нашего сознания. А трудности, скопившись непоколебимым желанием проверить Вашу Веру в Бога, кружат хоровод вокруг Вас. Вы же не понимая их, душите их по одиночке или бьете их «мухобойкой, иногда по две-три штуки, но они опять наполняют Вашу жизнь, делая её невыносимой.
Тогда Вы идете легкой трусцой в Ваш магазин и берет там то, что запрещено детям и не дают взрослым в определенное время, берет такое количество, чтобы хватило. Понятие хватило здесь не совсем подходит, так как всегда не хватает и Вы впадаете в „спячку“. Некоторые уже прошедшие „курс молодого бойца“ принимают вместе с этим запрещенным средством детям, и другие штучки, разного цвета, кругленькие и квадратные, разрешенные для реализации всем, кому не попадя, понимая, что продавая их, тем самым перегоняют наркомафию в разы.
Стрелки часов стоят на месте, но это никак не говорит о том, что жизнь кончилась, просто они встали, показывая тем самым, что произошло что-то такое, после чего колбаса стала безвкусной, каша превратилась в глину, телевизор ненавистен до такой степени, что его в очередной хочется поцеловать молотком или пивной кружкой в его лицо, и он, не обидится, так как-то, что он гонит, называется метель вранья или пурга Кончиты. Смотреть не на что, кроме монитора, отвечающего тебе своими цветами и дающими посмотреть на лайки в соцсетях, самому погавкать ими другим, чтобы им было не тошно жить. А в это время некоторые человекоподобные, обремененные тугими кошельками с цветными бумагами разного калибра мечут нары в Монако, летят в собственных самолетах со своими помощниками и родственниками, которые ждут их смерти, имея ввиду обычность этого до такой степени, что иногда вздремнувшая бабушка сквозь слышит от своей внучки, не навещавшей её почти всю жизнь
— „Бабуль, а ты квартиру то мне подпиши, когда умрешь, ведь ты умрешь, да?! или нет?!“, мило улыбаясь и давясь от прожорства и жирности, жизненной презумпции невиновности сук, и бляТской искренности творчества жлоба, сказанного.
За стеной старого и уютного Московского дома в центре, разрывается мощными колонками, прорывая стены Фреди Меркури: „Too much love, will kill me“. На что бабушка рассказывает, как во время очередной оккупацией Германией Украины, под вишневым деревом умирает мальчик от недоедания, а его мама лежит рядом и не может встать от бессилия. А… худая жиром, племянница доедая вкусное варенье с чаем, мило досказывает „басню“ про свое нищенское существование,
— Бабуль, знаешь, что, все ездят на Бентли, а мне приходится ограничиваться простым AMG Мерседесом, при чем стыдно перед людьми, до чего я дошла, хожу в Армани, да и повар в доме не китаец из провинции Сычуань, а обычная Украинка. Дожила, я, бабуль до крайнего нищенского состояния, дети рожаются, няни бестолковые и так далее. Муж — это ведь не муж, а так дерево такое широкобедрое и пузатое, мозга там нет, кроха мозга и та пивом наполнена.» Пробыв у бабушки минут 15 за 20 лет существования времени жизни, недалеко от её дома, внучка ретируется абсолютно худой, костлявой задницей, прорезая ей — задницей, дорогие обои, к выходу.

Небольшой кухонный стол, застеленный клеёной, на нем сахарница, мед в улыбающейся плошке, соль, синяя кружка Бабушки, привезенная ей из Кисловодска, работающее городское радио, и бабушка, сидящая в углу, склонившая голову, принимающая эту бесчеловечную мерзость, как дитя, соску.

Она дремлет и видит чудесный такой, цветной, украинскими раскрасками, сон, пышные украинские розовые вишни «шпанки», желтые, подсолнухом, груши и красные пурпуром, яблоки, большим довоенным садом обнимают их краинскую хату. Живой и невредимый её отец, еще не забитый, затравленный немцами в Освенциме, улыбки на лицах, четверо девушек таких красивых и ярких, что кружится голова, их улыбки разрезают пространство, волосы развеваются по теплому ветру, они кружатся в вальсе жизненного вальса.

2016 12 09
schne

Опубликовал    10 дек 2016
0 комментариев

Похожие цитаты

…Был день … тепло … светило солнце, Сынуля посмотрел в оконце: «Там детки, Мама! Мама, глянь! Пошли скорей, меня одень!!!» «Ты, милый, подожди немножно, Я вижу Солнце у окошка, Ты потерпи, не топай ножкой, Сейчас доварится картошка.» Оделись после, собрались, «Готовы, милый, улыбнись!"-- Сынулю нежно обняла: «Ты знаешь, я люблю тебя!!!»
…Качели, горки, карусели, Птиц покормили, посидели, К песочнице потом пошли, Играл сынуля от души. Мамуля рядышком сидела, И на сыночка всё смотрела, Всё было пр…

Опубликовала  пиктограмма женщиныAngelocAnzhelika  06 дек 2012

ОН и ОНА

их было двое на весь мир — ОН и ОНА
и, как-то они встретили друг друга
и стала тогда жизнь их, на двоих одна
одной геометрической фигурой… — кругом…

и безразмерно были счастливы они,
потому, что они жили на двоих,
ОН постоянно на руках её носил,
жёг ночью в небе звёзды, сочинял ей стих

и люди говорили: «ОН же идеал!
невозможно, ведь такого не любить!»
хотя, при этом, мало кто, что-либо знал,
просто, с ней ему легко счастливым было быть…

© Hиколай 2075
Опубликовал  пиктограмма мужчиныHиколай  10 мая 2015

Пэ-эН-Дэ

Недавно мне понадобилась медицинская справка для водительского удостоверения и ноги, государственным экономическим шагом, повели меня в ПНД — где жили, стояли на учете люди, имеющие трансцедентальное восприятие мира, при этом окружающие их предметы постоянно трансформировались, а время имело форму Сальвадора Дали, оно было таким гибким и незаметным, что люди ПНД теряли его, годы и месяцы.

Я стоял в очереди людей, имеющих разные направления и наклонности, стереотипы… для получения ка…

Опубликовал  пиктограмма мужчиныСаШа ШНЕЕРСОН  27 авг 2016