1955 — 2014

Я с детства не любил дорог —
воздушных, водных и железных,
и мог бы много слов нелестных
сказать о них, прости мне Бог, —
то перелёт, то переезд,
вагоны, станции, паромы,
недолговечные хоромы,
привычный временный насест,
и сон под рельсов перестук,
что вдаль меня куда-то мчали,
немые спутники печали,
глухие вестники разлук…

Мне было девятнадцать лет —
студент, романтик, второкурсник,
новочеркасский бедный узник,
поэт скорее, чем атлет.
Меня не взяли в КПИ
по пункту пять — не вышел носом,
и я доверился колёсам,
прочь уносящим от семьи
в политехнический бедлам,
и от любви неразделённой
с тоской немыслимой зелёной
вперёд — к турбинам и котлам…

Тогда явился этот стих,
я вдруг его припомнил — вот он,
наивен, прост, недоработан,
свидетель юных дней моих:

«Будь прокляты вагоны и вокзалы
и шумная людская толчея,
мой чемодан, как путник, обветшалый,
дорога бесконечная моя,
будь прокляты прощанья на перронах,
последние тревожные гудки,
и шёпот губ, от ветра воспалённых,
и тёплые пожатия руки,
будь прокляты надежды и утраты
и сердце, что лелеяло мечту!..
Твой мир уже кончается, когда ты в дорожную пустился маету —
весна твоя, и ночь, и травы в росах,
и все слова, что сказаны тебе,
уйдёт, умчится юность на колёсах
навстречу неизведанной судьбе,
а то, о чём в бессоницах мечталось,
тебе промолвит вечное „прости“,
и не любовь, увы, а только жалость
тебе придётся встретить на пути,
и лишь потом, горя мольбою слёзной
и чувство вырывая из глубин,
ты всё поймёшь.
Поймёшь, но слишком поздно —
когда уже останешься один…»

Я этот стих, как амулет,
храню, окутывая флёром
осколки времени, в котором
мне было девятнадцать лет.